Князь Демидов. Том X
Шрифт:
— Что? — беззвучно выдохнул Аркадий: — Хочешь сказать, что это я сделал?
— Это следствие твоих поступков. Необдуманных поступков! Ты не смог предвидеть все риски. А я тебя предупреждал! Скажу больше — ты обещал мне… Обещал, что не будешь создавать костюмы активного выживания. Люди ещё не готовы к оружию такой силы!
— Я борюсь за будущее Империи, как ты меня всегда учил! — возразил новый Глава Дома.
— Ты нарушил обещание. А ведь я предупреждал… Я говорил тебе, что Дом Демидовых должен отказаться от оружия.
— Я не могу… Мне нужно защищать мир для моих детей!
— Ты обещал, что не будешь
— Ты ошибался. — сухо ответил Аркадий: — Это ты построил империю. Это ты научил меня всему. Это ты отправил меня на военные курсы… Так, что же? Всё это было для того, чтобы я затормозил развитие нашего Дома?
— Дурак. — обречённо вздохнув, ответил Павел: — Но уже слишком поздно. Потом всё сам поймёшь…
Аркадий открыл глаза и резко подскочил. На рабочем столе лежала Малетта и сверлила Главу Дома ярко-красными зрачками.
— Что за вольность? — возмутился Демидов-старший, вытирая пот со лба.
— Ты стонал и звал на помощь. Мне стало любопытно, что же тебе сниться.
— Да, дичь, какая-то…
— Расскажешь? — поинтересовалась Хранительница Рода Демидовых: — Мне правда интересно.
— Слабо верится, но… Это из-за силовой брони.
— Второго «Добрыни»?
— Ага. Отец был против, что я возьму его разработку. И… мне приснилось, будто я совсем маленький. И отец начал нести всякую околесицу. В общем — ничего интересного. Лучше скажи, что там со «Скитальцами»?
— Им уже нашли новый энерговоз. Сегодня они переночуют в Москве, а затем отправятся дальше. — ответила Малетта: — К четвергу уже точно будут у нас.
— Отстаём от графика почти на сутки.
— Европейские энерговозы нужно часто обслуживать в отличие от ваших.
— Неумёхи. — вздохнул Демидов-старший и взглянул на телефон: — Что-то давно я не разговаривал с Анатолием. Волнуюсь.
— Он же с Владимиром и Устиньей. Так что, всё должно быть хорошо.
— Должно быть? Ох… — Аркадий устало потёр переносицу: — Порой мне кажется, что это Володя источник всех этих опасностей!
— Хорошо. Подумай, кем бы сейчас был Толик, если бы Володя не ворвался в нашу жизнь? Таким же слабаком и обманщиком, каким был ты в своё время. — хмыкнула Малетта: — Вспомни, каким Толик уехал, и какой он сейчас. Растет настоящий мужчина. Охотник!
— Это меня и напрягает…
Откинувшись на спинку кресла, Аркадий взглянул на надпись, которую вырезал из кабинета своего отца.
«Les peres ont mange des raisinsverts et les enfants ont eu mal aux dents» — гласили потрескавшиеся от времени зелёные буквы. Если переводить на русский, то получится: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина.» Местный аналог — за грехи отцов всегда будут отвечать дети.
Когда-то давно Павел говорил, что данная надпись должна была напоминать ему, что дети — это будущее. Что к ним нельзя относиться, как к чему-то само собой разумеющемуся. В них нужно вкладывать любовь, знания и силу. Но, как сам отец неоднократно утверждал — ничего не вышло. Аркадий рос практически отдельно от него и воспитывался мамой, да Малеттой. Собственно — тоже самое сейчас происходило и с Толиком. Только вместо Малетты — объявился Володя. Славный, но до безобразия жуткий парень.
— Не волнуйся! — Хранительница Рода Демидовых в мгновение ока переместилась за спинку кресла: —
— И, сейчас я себя за это корю. — выдохнул Аркадий и прикрыл глаза: — Я был счастлив, что отец не знал о моей жизни паталогического неудачника! И… я подыгрывал Толику. Подыгрывал, что не знаю… О, сколько раз Лена выносила мне по этой теме мозг. Но я продолжал настаивать на своём. Я верил, что настоящий мужчина должен сам разбираться со своими проблемами… Я хотел, чтобы Толик научился быть самостоятельным. Чтобы умел отстаивать свою точку зрения… Но в итоге, я превратился в типичного отца, который «вечно на работе».
— Уже слишком поздно жалеть. Школа кончилась и перед тобой не тот Толик, которого все шпыняли. Сейчас он — Анатолий. Защитник семьи! Уж, чего-чего, а храбрости в нём всегда было выше крыши. Страдала только самоуверенность и сила. Владимир смог прокачать ему и то, и другое. Это ли не замечательно?
— Однако, Володя позволил Толику защищать парк. Я же просил… Я хотел, чтобы Толик не лез на рожон! — вздохнул Аркадий: — Парню всего семнадцать лет! А он уже заморал руки в крови…
— Тебе было восемнадцать, когда ты впервые отбивался от похитителей. И скажу — ты справился на отлично! А по поводу разборки в парке… Боюсь, что это было желание самого Анатолия.
— В том-то и дело! У меня не было выбора. Я был вынужден защитить свою жизнь. А Толик же намеренно пошёл защищать парк.
— Мужской поступок. Он оберегает то, что важно для брата. А брат — в свою очередь, оберегает то, что важно для Толика. Это нормально.
— Ребёнок не должен в семнадцать лет бегать с ружьём и охотиться на наёмников. Это — неправильно.
— Ребёнок? — усмехнулась Малетта: — Может быть, проблема в том, что ты считаешь Толика «ребёнком»? Может быть, ты не можешь смириться, что ещё один наследник вырвался из родительского гнезда? Хотя… Нет. Я вижу, что тебя тревожит. Тебя пожирает обида от того, что Толику помог не отец, а левый человек, пришедший из неоткуда! Но разве с тобой была не такая же ситуация? Кто воспитывал тебя, не забыл? Великая я! Почему? Потому что Павел тоже всегда был занят. Работа-работа-работа. И, давай, не будем лукавить… Особого выбора у вас нет. Толик будет точно таким же хреновым папашей. Не потому, что он сам по себе такой. А потому что он — наследник Дома Демидовых! Представитель великой династии оружейников Его Императорского Величества. Так что — не стоит себя винить. Твои дети в надёжных руках.
— Эх… Оттого и плохо, что воспитанием занимаюсь не я. Как будто, я не отец… А, какая-то картонка, сидящая в башне. Иногда я так хочу вернуться во времена, когда мой отец был ещё жив. — произнёс Аркадий и взглянул на семейное фото: — Как иронично…
— Что? — поинтересовалась Малетта.
— Помнишь, как на футболе я вступился за Кристину Соболеву и меня потом избил Санька Кругликов и Димон Ворончихин? Я гордо шёл домой весь в ссадинах и побоях… А, потом упал к тебе на колени и рыдал. А ты гладила меня и успокаивала. Сказала, что я поступил, как герой… Помнишь?