Князь Диодор
Шрифт:
Но в общем, пока лошади еще красовались, легко держали рысцу, зато седоки… Дерпен, конечно, справлялся, и конь у него – огромный, угольно-темный, с широченной грудью и такими высокими ногами, каких Диодор даже у верблюдов не видел, шел не очень верно и размашисто, но все же шел. Только неровно, то прибавит, даже Самвела перегонит, то вдруг отстанет, забив холодным воздухом легкие. А вот батюшка Иона на своей кобылке, со странным для лошади именем Щука, отставал. Хотя, пожалуй, еще не по своей вине, силы у батюшки были, он мог, пожалуй, в таком темпе, не один день скакать. Зато Федр Густибус на странном, невысоком коньке, которого неизвестно почему Стырь выбрал изо всех, вероятно, не просто так названный Недолей, вовсе стал болтаться в седле, как избитый банный веник,
Князь даже спросил Стыря, когда они приостановились в Звенийске, чтобы и коням дать роздых, и перекусить чего-нибудь в обычном придорожном трактире, и Густибусу с батюшкой придти в себя:
– Ты чего это Густибусу такого одра выбрал? Вроде про кобылку говорил?
– Э-э, князюшка мой, – отозвался Стырь, отводя глаза, по своему обыкновению, когда хитрил, – кобылку я почел батюшке Ионе более подходящей. А на этого Недолю ты бы поглядел, когда он в галопе… Ведь нам не о том нужно беспокоиться, что маг-то наш на дороге болтается, сразу же видно, что он не ездок… Зато, если гоньба начнется, скажем, от погони уходить, этот его Недоля так плавно пойдет, что и маг усидит. – Он даже вздохнул, картинно, чтобы князь в нем не сомневался и больше не спорил. – Каким бы снулым до того не казался.
– Так ты об этом подумал? – спросил князь. – О том, чтобы в карьере маг не оставал?
– О чем же еще думать?
– Надеюсь, от погони нам уходить не придется. Зато на дороге он…
– Кто знает, князюшка, кто знает? – Стырь уже смотрел смелее. – Лучше быть всяко готовым, аль нет?
Ох не любил князь, когда Стырь простачком прикидывался, и когда говорил не на чистой рукве, а с этим своим южным балаканьем… Но делать нечего, покупать еще одного коня князь не решился, кто знает, вдруг Стырь правым окажется? Шли-то по таким путям, что по-разному могло обернуться.
В дорогу втянулись легко, но так всегда бывает, когда только из дома выходишь, хотя и думалось о разном, и все больше о грустном… Сильнее всего князя беспокоило, что ему не все обещанные деньги выдали, добавили еще какие-то аккредитивы к тамошним, западным банкам, хотя и сказали, что с этим у них там все очень культурно обстоит, стоит только предъявить, как тут же соберут указанную в бумаге сумму. Такого опыта у князя с западниками не было, он-то привык к весьма непростым выплатам, что у них в армии с восточниками случались. Но понадеялся, что на этом его, все же, казначейские дурачить не станут.
Еще ему приходило в голову, что сам он, как вотчинный хозяин, пожалуй, не слишком хорошо поступил, так-то быстро отправившись в путь, не поинтересовался, что в Руже его творится… Ведь одно дело – письма всякие, и совсем другое, если бы он своими глазами посмотрел, или в крайности, управляющего к себе вызвал, тогда бы яснее было.
И ведь мог он, при желании, немного поупрямиться, дождаться кого-нибудь из имения, всего-то на неделю бы и задержался. Тогда бы у них и денег было больше, правда уже не государевых, а его собственных, но ему бы стало спокойнее… Все же и до него доходили слухи, когда на учебу какую-нибудь, или по другим обязанностям посылали людей на запад, там студиозусам подголадывать приходилось. А теперь одна только надежда и осталась, что князь Аверит, которому Диодор оставил что-то вроде доверенности, присмотрит за всем… Хотя и был Аверит хозяин известный – ему бы только с дивана не слезать, да чтобы графинчик стоял уютненько под рукой… Эх, неправильно все же Диодор свое устроил.
На третий день Дерпен не выдержал, после небольшого спора, который походил на препирательства ветерана-командира с не очень удачным солдатиком, содрал-таки с мага его зимнюю рясу, и заставил нацепить один из своих кафтанов, который смотрелся на маге, как лошадиная попона на козе. Густибус по-прежнему протестовал, но… прошли день, и он успокоился, вдруг сообразил, что стало ему и легче в седле, и что-то там у него уже меньше побаливало. Хотя и продолжал он в седле болтаться киселем, особенно на третьем-четвертом десятке верст дневного перехода.
Честомысл пролетели
Смоляну миновали с какими-то купцами, которые, в целом, Диодору понравились, хотя могли бы двигать вперед и побыстрее. Но этому-то обозу торопиться было некуда, деревня, куда они направлялись, никуда убежать не могла, а леса пошли такие, что не одних волков опасаться приходилось. В общем, послушал умных советов князь, и не прогадал, никто их не останавливал, никто нападать на хорошо защищенный и многочисленный отряд не решился. Зато они славно в этом темпе передохнули, хоть и непривычно, – на переходе и вдруг коней не гнать…
Затем пошли уже земли старинной Ржеди, откуда еще лет двести руквацкие полки на запад маршировали, и которую сжигали ответными ударами западники, когда с ними еще воевали, бесчетное множество раз. Тут и ныне стояли какие-то полки, хотя и странно это было – в Империи и так близко от столицы настоящую армию видеть… Но князь присмотрелся, и сообразил, что были это новобранцы, и стояли они тут для доукомплектования, а не по военной необходимости, не иначе.
На всякий случай, Диодор завернул свой отрядик в Ржедь, остановились тут на отдых уже на две ночи и полный день, а он сам сходил в штабную канцелярию, чтобы узнать, не послали ли за ними еще какие-нибудь инструкции, или деньги эти клятые, вдогон. Как ни смешно, но штаб Диодору понравился, было что-то привычно-уютное в нем, и даже обычная армейская бестолковость ему глянулась. К тому же, как частенько получалось чуть не по всей Империи, во всех армейских канцеляриях, его тут же пригласили к тысяцкому, чтобы он рассказал за ужином какие на Миркве новости, или вообще что-нибудь рассказал. Здешний тысяцкий, барон Хурбина род Берку с Беркович оказался ему чем-то вроде дальнего родственника, по крайней мере, он неплохо и княжича Выготу знал, а уж про Аверита, наверное, мог рассказать такое, о чем сам Диодор никогда не догадывался.
И ужин получился такой, что теперь уже не Дерпен, а он сам на следующий день в седле мучился похмельем. Дерпен, конечно, как офицер князю подчиненный, тоже был приглашен, но пил мало, больше за князем приглядывал, которому этого вот гостеприимства досталось нещадно… Его и на другой день приглашали, чтобы продолжить веселую жизнь армии на зимних квартирах, но он сказался необходимостью и не остался.
И все же, оглядываясь на этих посиделках по сторонам, он обратил внимание, что тут было уже много северян, светловолосых и белоглазых, будто и не люди они, а какие-нибудь русалы из старинных легенд. Вели себя эти ребята тоже не вполне привычно, но к князю, должно быть, из-за его знакомства с командиром, отнеслись добродушно и приветливо. Вот только кичливость в них все равно проглядывала, привыкли они тут нос драть, особенно макебурты, которые полагали, что им и Мирква – не закон, хотя в большинстве своем были они патриархального крещения. А в общем, их и в первопрестольной не слишком любили, считали не вполне сытыми даже, привыкшими на деньги Империи жить и из Мирквы всякое довольствие получать.
За Ржедью снова пошли неплохо, вот только между магом и батюшкой какое-то напряжение возникло. Они, когда не скакали, почему-то все время спорили, и ни до чего не договорившись, друг на друга дулись, отчетливо сожалея, что оказались рядом. А потом снова принимались что-то такое выяснять из отношений религий и магий, составляющих духовный смысл Империи, что даже такой терпеливый человек, как Диодор, недоумевал.
Ну какое дело магу было до верований булкиров и их крещения от святого Перматы Плащника? Или наоборот, что мог старец отец Иона сказать об огненных столпах гульсарских земель? Ан поди ж ты, только устроятся на ужин после перегона, только отогреются, как отец Иона начинает: