Князь Кий
Шрифт:
Богдана в гридне одели, обули, коня и меч дали, каждый день он сыт. Сотник Путята, старший над гриднями, благоволит к нему. Что ещё надобно простому смерду? Ко всему тому он, выросший в дремучих лесах, в глуши, попал в стольный город Киев, на самую Гору (9) , где княжьи хоромы, где дружина старшая, где бояре со Святославом и старой княгиней Ольгой думу думают, как устроить и сберечь Русскую землю.
Что ещё надобно Богдану? А его всё кручина гложет. Не может он забыть ни Рославу, ни родное городище с кручей над рекою Тетеревом. Уплыл Рославин венок в далёкое Русское море, жизнь Рославина вспыхнула костром над рекою и погасла. Ничего не
(9) Гора– бояре, ближайшие советники князя.
А Богдану каждая такая встреча - мука. Но никак не разойтись с воеводой. Легче стало на сердце, когда узнал он о предстоящем походе на хазар. Сеча его не страшила, тягот походных он не боялся, а дальняя дорога уведёт от родных мест и связанных с ними горьких воспоминаний.
Пока киевское войско готовилось к войне с хазарами, произошло ещё одно событие.
Черниговский воевода Претич с отборной дружиной по велению Святослава ранней осенью выступил в поход. Он шёл подчинять непокорных вятичей с их молодым князем Войтом, не пожелавшим стать под руку Киева. «Мне всё едино, кому платить по шелягу (10) от дыма - что хазарам, что Святославу, - дерзко похвалялся Войт перед киевскими послами.
– Только хазары пришли за данью и ушли, а Киев подомнёт всю мою землю. Не хочу, чтоб стала она вотчиной Святослава, чей род моего не древнее!»
(10) Шеляг– монета.
Не корысти ради надумал киевский князь прибрать к рукам Вятскую землю - как и Ольга, из малых княжеств и земель собирал он Русь, хотел, чтобы стала она великой и могучей, неподвластной никакому врагу.
Но не желал знать про то своенравный Войт, ему своя рубаха ближе к телу, своя вольность всего дороже, И повёл Претич на него дружину, повёл русских воинов на русичей.
Из Чернигова двинулся Претич к верховьям Десны, за Дебрянским городищем перешёл реку, сбив заставы неприятеля, и вступил на землю вятичей. Через дремучие леса с боем пробивался он вглубь владений Войта. Там, где сливаются Ока и Угра решил дать ему бой князь Войт, заранее разбил свой стан и поджидал черниговского воеводу. Но хитрый Претич обошёл Войта с севера, переправился через Угру и ударил по вятичам с тыла. Не устояли воины Войта, дрогнули, а отступать некуда: две полноводные реки дорогу закрыли.
Получив известие от Претича о победе над Войтом и замирении с ним, Святослав послал к воеводе гонца с наказом строить осадные орудия - пороки и весною по Дону с частью воинов на лодьях отправить их к Саркелу (11) , хазарской крепости, под стенами которой князь рассчитывал быть к тому времени. Коль вятичи захотят выступить против хазар - пусть тоже выступают. Самому Претичу надлежало с остальной Дружиной пройти ещё до земли камских болгар, принудить их к союзу против Хазарии, а затем без промедления возвращаться в Чернигов и зорко следить за Киевом: если какая угроза возникнет - поспешать на помощь к киевскому воеводе Добрыне.
(11) Саркел– Белая Вежа, хазарский город на Дону.
Выступление намечалось ранним майским утром. Ещё накануне княжеская дружина переправилась на левый берег Днепра на лодьях и паромах. Здесь воины разбили бивак. Всю ночь, будто в праздник Купалы, пылали костры над широкой рекой. Дружинники спали, подложив под голову кто седло, кто дорожную котомку, а кто и просто кулак. В ночи перекликалась бодрствующая стража, тихо ржали стреноженные кони.
Князь провёл ночь с воеводами, совещаясь перед походом. Вполглаза спали гридни, готовые вскочить по первому княжьему слову. На рассвете, едва порозовело небо, Святослав был уже на берегу Днепра.
Могучая река сонно ворочалась в песчаном ложе. Утренний ветерок согнал с водной глади редкие клочки тумана, покрыл её морщинками ряби. Вздохнула волна, набегая на песок.
Богатая лодья отчалила от правого, киевского, берега. Гребцы дружно налегали на весла.
Солнце, поднявшееся над соснами, озарило лодью, и горячими угольями вспыхнули на ней червлёные щиты воинов-гребцов. Святослав знал: то плывёт его мать, великая княгиня Ольга. Он спешился, передал повод Кречета гридню Богдану и, мягко ступая по тёмному, влажному песку, спустился к самой воде. Его воеводы остановились чуть поодаль.
Лодья шла быстро, легко разрезая острым носом днепровские воды. Вскоре она, зашуршав днищем по песку, остановилась у левого берега. Тотчас с неё скинули дощатые сходни. Воевода Добрыня, первым ступив на них, помог сойти на берег княгине. Маленькая, сухонькая, не по летам подвижная, Ольга была одета строго, как черница. Глаза её пронзительно оглядели сына.
– Здрава будь, княгиня!
– почтительно склонил голову перед нею Святослав. Взгляд его потеплел при виде матери, ласково задержался на сыновьях, державшихся поближе к княгине, и равнодушно скользнул по чернобровому лицу жены Предславы.
Всё подметила старая княгиня, но ничем не выдала своих чувств. Ровно и приветливо сказала в ответ:
– Здрав будь, князь. Готова ли твоя дружина к походу? День будет добрый по всем приметам, в самый раз сегодня поход начинать. С богом, сыне!
– Всё готово. Трогаем, матушка.
Ольга коснулась пальцами золотого византийского креста, что висел у неё на груди, беззвучно зашевелила губами, вымаливая удачу для сына у нового, христианского, бога. Сын её смотрел вдаль, на Киев, орлиными своими глазами отыскивая там, над кручей, Перуна-громовержца, давнего бога войны, покровителя русских дружин. У матери и у сына была разная вера, но молились они об одном: об удаче для Русской земли.
Здесь, на берегу, под старым осокорем, Святослав простился со своими близкими. Кречет уже приплясывал с нетерпением, грыз удила, а князь всё медлил. Ещё один взгляд на тот берег, на Киев, что раскинулся на высоких холмах, на людей, столпившихся за перевозом, там, где когда-то старый Кий начинал закладывать своё княжество. Сердце сладко и печально заныло, но князь был воином, он тряхнул головой, отгоняя непозволительную для витязя слабость, протянул руку к поводу и, не касаясь рукою луки седла, ловко вскочил на коня.
Кречет присел на задние ноги, будто красуясь перед всеми, заржал весело и задорно, ему отозвались другие кони. И загудел народ, замахал шапками там, за перевозом. Киев желал своей дружине победы над исконным врагом. Прощальный гомон Прокатился и по этому берегу.
Князь и не заметил, когда успели переправиться сюда многие сотни киевлян - старики, женщины, дети. Все его помыслы были уже далеко от Киева - за Дарницей, там, где начиналось чужое и враждебное Дикое поле. Он махнул на прощание рукою своим близким и тронул коня.