Князь Кий
Шрифт:
Богдан оглянулся назад. Там, далеко в тылу, за русской конницей, тесно сгрудились обозные возы, поднявшие в небо оглобли, словно пики. И молодой воин подумал, что и там нелегко будет пробиться врагу.
Чёрная туча хазар шумно налетела на левое крыло русского войска. В небо взвились тысячи стрел и камни, выпущенные пращниками. Глухо вздохнуло поле - конная лава ударилась о стену копий и щитов. Замелькали мечи, боевые топоры и шестопёры, которые пустила в ход русская рать.
– А-а-а!… - отчаянный рёв вырвался из тысяч людских грудей.
Всё смешалось на левом крыле - пешие, конные, русичи и хазары. Крики,
Замерло Богданово сердце, когда увидел он, как захлестнула, подмяла под себя хазарская волна первые ряды пеших ратников, как отдельными ручейками и потоками начала пробиваться в глубину русского стана. Ближе, ближе хазарские всадники, кто в железных кольчугах и панцирях, кто в лохматых шапках и кожаных свитах, уже видны их смуглые лица со ртами, перекошенными от крика. Страшно вспыхивают над ними кривые сабли.
А князь стоит на кургане, ждёт чего-то. Воевод около него мало осталось. Только старый Свенельд, как всегда, рядом, рукой показывает в ту сторону, где вторая хазарская орда на правое крыло русичей катится, в тыл заходит, хочет оттеснить их от осаждённой крепости. Уже в той стороне рога трубят, стрелы запели!
– Ой, что ж теперь будет!
– не выдержал Богдан.
– Устоят ли наши вой?
– Должны устоять, - твёрдо сказал Мечник.
– А иначе… Нет, такого и быть не может!
– Эй, гридень Богдан!
– донеслось с кургана.
Богдан хлестнул плёткой застоявшегося коня, тот птицей рванулся к кургану.
Князь расстёгивал застёжку алого корзна - видно, жарко стало. На его крупном, будто из каменной глыбы вырубленном лице блестели капли пота. Синие глаза смотрели сосредоточенно, тревожно.
– Скачи к челу, найди воеводу Перенега, он сменил раненого Вуефаста. Скажи: князь велел пособить левому крылу. Руки не перепутаешь - где левая, где правая? Нет? Торопись!
– Я мигом, княже! «Лишь бы не стоять на месте, - думал Богдан.
– Вот и мой час пришёл! Пойду и я на хазар с пешей ратью…
Он нашёл Перенега под одиноким дубом, обожжённым молнией. Воевода встретил гонца нетерпеливым вопросом:
– Добрую ли весть принёс ты, гридень?
Узнав о приказе князя, он повеселел, немедля велел рынде кликнуть тысяцких. Потом снова повернулся к гридню:
– Передай князю, что наказ его сполним. У меня у самого давно руки чесались, охота было ударить по хазарину…
«А я?
– хотелось спросить Богдану.
– И меня с дружиной пошли, воевода!»
Но Перенег уже пошёл к коню, прихрамывая на одну ногу, покалеченную давным-давно хазарской стрелой. И Богдан, раздосадованный тем, что его отослали обратно, поскакал к кургану.
А волны хазарской конницы всё накатывались и накатывались на русский стан, ощетинившийся копьями, яростно отбивающийся мечами и топорами.
Это были не те хазары, которых Святослав с малых лет привык встречать в Киеве. Там, над Почайной, целую улицу занимали хазарские гости. Было у них что-то вроде своего караван-сарая, свои синагога и мечеть, поскольку часть их исповедовала иудейскую веру, а часть была мусульманами. Те хазары, длиннобородые, неторопливые, привозили в Киев на торжище дивные заморские ткани и узорочья, невиданных тонконогих коней и кареоких, стройных и пугливых рабынь. Завидев юного княжича, прохаживающегося с гриднями, купцы расплывались в подобострастных улыбках, спешили одарить его редкими восточными сладостями.
Это были и не те хазары, что приезжали в Киев за данью, которой откупались русичи вот уже почти триста лет от их коварных набегов. Важные и неприступные на первых порах, они становились жадными и крикливыми, споря из- за каждой гривны. Все норовили урвать побольше - не столько для своей Хазарии, сколько для себя.
Эти хазары были как туча саранчи, обрушившаяся на молодые посевы… И страшны были не только они, но и их кони. Сызмальства знал Святослав, что сила степняка, будь то хазарин или печенег, в его коне. Невысокий, приземистый, лохматый, в глазах - злое пламя, конь этот сам себе корм добывает не только летом, но и зимою, разгребая снег острыми копытами. Он кормит и носит степняка чуть ли не с тех пор, когда русское дитя ещё в люльке качается.
Хазарский конь в бою - лютый зверь. Помогая седоку, он бьёт копытами вражеских всадников, грызёт зубами чужих коней, мчит хозяина в самую жаркую сечу, удесятеряя силу удара его копья.
Зато без коня хазарин, считай, не воин. Словно медведь, ковыляет на своих кривых ногах, и нет уже той силы удара у его острой сабли. Издали ещё отобьётся стрелой, а в ближнем бою его проще простого ошеломить шестопёром, срубить добрым русским мечом.
Русич же хоть и привык к коню, в седле сидит крепко, но лучше всего дерётся пеший. Будто силы ему придаёт родная мать-земля. Попробуй, достань его саблей, свали, даже если ты конный! А вот когда уже выдохся враг, показал спину, тогда - на коня, вдогон, руби его!
Поэтому Святослав и не спешил бросать в бой свою конницу. Он выжидал. Уже во многих местах дикие всадники вломились в ряды русских воинов, прорубили кровавые просеки. Всё ближе они к кургану, на котором стоит Святослав, окружённый гриднями. В первый раз поглядел князь в сторону балки, где укрылась его молодшая дружина, готовая к бою. Нет, рано ещё бросать её в сечу - пусть немного ослабнет вражеский натиск.
Ещё одну вылазку предприняли осаждённые. Встретились с конницей, прорвавшейся над самым берегом Дона, ударили с двух сторон по челу русского войска. Но не всех ратников увёл от крепостных ворот воевода Перенег, выручая левое крыло, - оставил нескольких тысяцких с воинами. Теперь князь Святослав бросил сюда на подмогу отряд конных болгар. Закованные в броню всадники со свежими силами ринулись в сечу, схлестнулись с хазарами. За ними снова пошли вперёд пешие ратники. Жаркая схватка закипела уже под стенами крепости.
У самых ворот с дружинниками Святослава дралась небольшая дружина дюжих воинов в белых рубахах, без кольчуг. Тяжело взмахивая мечами, они упорно стремились прорваться вперёд, к кургану.
– Что за вои?
– кивнул в ту сторону Святослав.
– Бьются люто…
– Не знаешь, княже?
– с удивлением посмотрел на него сотник Путята, ровесник Мечника и давний его боевой товарищ.
– То русичи.
– Русичи? Пошто ж они против нас пошли?
– Видать, они из наёмной дружины каган-бека. В Хазарии немало русского люда - и на Дону, и в Тмутаракани, и в самом Итиле. Смерды, а вой добрые…