Князь Михаил Вишневецкий
Шрифт:
Волей-неволей гетман обязан был послать приказ в цейхгауз салютовать стрельбою из пушек.
В этом торжестве, не похожем ни на одно из предыдущих, было что-то удивительно трогательное и в то же время печальное. Этот избранник народа, окруженный врагами, на лицах, которых рисовалась еле заглушаемая ненависть, был похож на осужденного, которому читают приговор. Он его принимал со слезами и самопожертвованием.
Гимн раздавался под сводами собора в таком тоне, что в его звуках можно было расслышать одновременно и покаянное Misirere [63]
63
Начало псалма "Помилуй мя Боже, по велицей милости Твоей" на лат. яз.
64
День гнева (лат.), начальные слова погребального гимна.
Все это чувствовали, и царствование, нежеланного многими вельможами избранника вырисовывалось в будущем, как борьба, дни кары, страданий и стыда.
На лице Михаила ни на минуту не проскользнул луч светлой слезы; он стоял бледный, усталый и угасшим голосом шепнул поддерживавшему его Любомирскому:
— К матери, к матери!
VIII
В домике, в Медовом переулке, по выезде князя Михаила, у матери его жизнь шла своим обычным чередом.
Так же, как и в других хозяйствах старых людей, жизнь была распределена по часам и подчинялась им.
Старые слуги знали заведенный порядок и делали свое дело без указаний, зная, что нужно было в каждый данный час.
Княгиня Гризельда села к своему столику, на котором лежало ее рукоделие около молитвенника и четок. Елена Зебжидовская отдала уже свои приказания и ходила по дому, чтобы собрать все необходимое ей, сесть против старушки и занимать ее до возвращения сына.
Гости тут вообще появлялись очень редко, а в эти дни, последние тяжкие дни и совсем не ожидали никого, кроме ежедневного посетителя, друга дома, ксендза Фантония.
Княгиня Гризельда открыто молилась Богу о том, чтобы окончились эти надоевшие и затянувшиеся выборы. Каждую минуту ожидали решительных известий. Княгиня, которая думала только о своем сыне, как раньше, рассчитывая на Кондэ, только про него и говорила, так теперь стала говорить о дворе Императора, о пребывании там князя Михаила и о надеждах, какие она могла строить на этом, относительно его будущности.
Елена поддерживала ее и обе они предсказывали самую блестящую карьеру князю, который имел все необходимые качества для занятия высокого положения у трона, а именно имя, благовоспитанность, славу предков, личное имущество, приятную наружность, покладистый и уживчивый характер.
— У Михаила, — говорила вздыхая княгиня Гризельда, — есть только один недостаток, который часто в жизни является преградой на пути к чему-нибудь, — он слишком скромен и послушен.
Они сидели весь день одни, жалея Михаила, который с пустым желудком должен был жариться
Уже дело подходило к вечеру, когда Елена услышала топот скачущей к домику лошади и, выглянув в окно, она увидела верхового, который уже стучался в ворота. Она узнала в нем того сандомирца — их старого слугу при Иеремии, который уже дважды просился на службу к княгине.
Поспешность, с которой он стремился в дом, потрясла ее, как угрожающее предзнаменование. Она испугалась, не случилось ли чего-нибудь с князем Михаилом, но у нее не хватило сил выбежать и спросить. У нее захватило дыхание; она сложила руки и стала молиться.
Между тем в сенях уже слышен был ярый спор и возгласы:
— Пропустите меня, ради Бога! Я приношу хорошую весть!
Как шальной, ворвался к испуганной княгине полупьяный шляхтич, размахивая шапкой; он упал перед ней на колени и рявкнул:
— Виват! Мы выбрали королем нашего князя Михаила!
Княгиня сочла его пьяным или помешавшимся. Для нее это сообщение казалось такою невозможностью, что его слова вызвали только горькую улыбку:
— Хорошо, хорошо! — воскликнула она. — Поди выпей там чего-нибудь… и…
Но не успела она окончить свои слова, как двери снова распахнулись и вошел ксендз Фантоний, чрезвычайно бледный, какой-то торжественный, взволнованный, как будто он собирался известить о каком-нибудь несчастии.
Тем временем слуги уводили шляхтича, упорно сопротивлявшегося и продолжавшего кричать "Виват!"…
— Вы уже, значит, знаете? — спросил кустодий слабым голосом.
— Ничего не знаю…
— Князя Михаила выбрали королем!
При этих словах Вишневецкая побледнела, ноги ее подкосились и она упала в кресло.
— Достовернейшее дело, он избран и провозглашен единогласно. Примас со своей партией сопротивлялся было, но был вынужден вернуться в павильон, чтобы провозгласить его.
Елена, которая войдя слушала, побледнела, как стена, слабо вскрикнула и без чувств упала навзничь.
К счастью, турецкий диван, около которого она стояла и на который она упала головою, предохранил ее от значительного ушиба, а крик вызвал из соседней комнаты служанок.
Зебжидовская после недолгого обморока пришла в себя, но осталась, точно пораженная громом.
Мать хотела молиться, сложила руки, но губы ей не повиновались.
Елена тоже плакала вместо того, чтобы радоваться. Вместо радости ими овладело невыразимое беспокойство и страх перед будущим.
Ксендз Фантоний не сумел найти подходящих слов, чтобы успокоить их и внушить им необходимое мужество. Княгиня Гризельда сердцем матери провидела, что ожидает ее сына.
— Душа Иеремия может утешиться, — шептала старушка, отирая слезы, — но бедный Михаил станет жертвой. Столько врагов, столько завистников, а сочувствующих такая ничтожная горсть…
— Об этом не нужно тревожиться, — возразил отец кустодий, — все это переменится в одно мгновение: друзья найдутся, а враги умолкнут.
— Да, ведь у него нет сил для этого, — шептала мать и повторяла: — бедный Михаил!