Князь Немертвый
Шрифт:
— Любишь больше жизни, — повторила я, будто пробуя его сладкие слова на вкус.
— Люблю больше жизни, — кивнул Глеб, подтверждая сказанное.
Он говорил мне слова любви каждую нашу прогулку, которую мы совершали каждый день. Сначала прохожие принимали нас за мужа и жену, затем за мать и сына, а потом за бабушку и внука. За все эти годы ни у меня, ни у Глеба и в мыслях не возникло обратить меня в вампира. Он знал, что я никогда не попрошу о подобном, а я знала, что он никогда этого не сделает.
— Мне все равно, как ты выглядишь и сколько тебе лет, —
Эпилог
Князь жил.
Жил, несмотря ни на что.
Жил, ожидая ту, которая стала его миром, который все это время не стоял в стороне и стремительно менялся.
За двести лет произошло многое. Ночью в больших городах стало почти так же светло, как и днем. Технологии вышли на такой уровень, о котором Глеб даже представить никогда не мог.
Медицина тоже шагнула далеко вперёд. Для людей изобрели искусственные части тела, и запросто меняли одни органы на другие.
Вампирам тоже повезло — была разработана сыворотка, которая позволяла ходить под солнцем целый день, не опасаясь за свою жизнь.
Генрих теперь пропадал гораздо чаще, проводя много времени на солнечных морских курортах. Данияр же, как и всегда, был рядом с князем.
Из Москвы они перебрались в Екатеринбург, а оттуда — в Питер. Однако пару лет назад Глеб решил вернуться Тулу, потому что увидел странный сон, в котором он спас темноволосую девушку от волков на Воздвиженской улице, неподалеку от храма с одноименным названием.
— Это ведь явно не она, раз волосы тёмные, — заметил Данияр. — Зачем из-за этого возвращаться в Тулу?
— Я соскучился, — ответил князь, рассматривая изменившиеся улицы города, который стал для него особенным и в кокой-то мере даже родным.
— Здесь теперь все иначе.
Глеб опустил стекло машины, которую вёл Данияр, и вдохнул запах прохладного майского утра.
Как и Москва, Тула претерпела многочисленные изменения, связанные со стремительным прогрессом, однако, в отличие от столицы, она все еще оставалась достаточно спокойной, уютной и нетягостной. Не сравнить, кончено же, с величественным Санкт-Петербургом, но сюда его тянула какая-то неведомая сила. Примерно такая же давным-давно завела его в тот барский дом, где он нашел маленькую Софью.
— Останови здесь, на Крестовоздвиженской, — попросил Глеб Данияра.
— Думаешь, сон в руку?
— Кто знает…
Данияр послушно остановил машину. Глеб вышел из салона и, закинув пиджак из черной джинсы за спину, медленно зашагал к фонтану в центре площади, которая раньше была торговой и называлась Жигалинской. Рядом стоял красивейший в городе храм Воздвижения Креста Господня, который, к сожалению, в тридцатых годах двадцатого века снесли большевики.
Теперь же это была аккуратная площадь с фонтаном, молодыми деревцами, фонарями и скамейками. Плавные дорожки вели к новой набережной и кремлю.
Глеб занял свободную скамейку и украдкой принялся наблюдать за сидящей рядом супружеской парой, жалея, что они с Софьей были лишены подобного удовольствия — состариться вместе.
— Где же ты? — прошептал Глеб, глядя на шелестящие ветви деревьев с молодыми побегами. — Когда я, наконец, смогу увидеть тебя?
В задумчивости он коснулся груди и подцепил пальцами висящий на ней оберег — самое ценное, что осталось от его возлюбленной.
Вдруг со стороны кремля послышался громкий собачий лай.
— Отстань от меня! Ну что ты ко мне примотался, а?
Глеб повернулся к источнику шума и увидел темноволосую девушку, которая стояла к нему спиной и отмахивалась от большой дворовой собаки.
— Уйди! Нет у меня ничего!
Девушка попятилась, но собака от нее не отставала. Бедная девушка вытащила из бокового кармана рюкзака зонт и, раскрыв его, выставила перед собой подобно щиту. Собаке это не понравилась, и она залаяла еще громче, при этом то и дело норовя прыгнуть на зонт.
— Да уйди же! — чуть не плакала девушка.
— Сон в руку, говоришь? — пробормотал Глеб, вспомнив слова Данияра, который остался ждать его в машине.
Он старался рассмотреть ее ауру, но из-за яркого солнца никак не мог определить ее цвет. Явно что-то светлое, но вот сам оттенок было не разглядеть.
Встав со скамейки, Глеб направился к девушке. Она продолжала не глядя отступать назад, боясь отвести настороженный взгляд от собаки. Что-то в чертах ее лица показалось Глебу знакомым, однако он увидел его только мельком и в профиль. К тому же на девушке были надеты очки с толстой оправой, и Глеб даже не обратил внимания на цвет ее глаз.
Собака пронзительно гавкнула и приготовилась к прыжку. Девушка замерла, скукожилась и закрыла глаза, держа перед собой зонт трясущимися от испуга руками. Глеб встал между ней и животным и, пока девушка зажмурилась, тихо рыкнул на собаку, демонстрируя свои клыки. Животное прижало уши, заскулило и кинулось наутек.
— Все хорошо, не бойся. Она убежала, — сказал Глеб.
Девушка осторожно выглянула из-за зонтика, осмотрелась и только потом опустила свой импровизированный щит. Ей было лет восемнадцать, не больше. Из-под очков на Глеба смотрели настороженные голубые глаза — точно такие же, как у Софьи. И родинка на правой скуле точно такая же, как у нее, и пухлые алые губы, линия подбородка, форма носа. Идентичным было все, кроме цвета волос — вместо светлых они были темно-русыми. Но самое главное — это ее аура, которую Глеб наконец-то смог хорошо рассмотреть. Серебристая, почти идеально яркая.
— Ну, наконец-то, — выдохнул Глеб, любуясь лицом, по которому так скучал.
— Наконец-то? — не поняла его девушка.
— Наконец-то она убежала! — исправился Глеб, неловко улыбнувшись. — Та собака.
Девушка понимающе закивала и убрала зонт в боковой карман рюкзака.
— Ох, да уж. И чего только она ко мне пристала?
— Может, в рюкзаке что-то унюхала? — предположил Глеб.
— Учебники и конспекты? — невесело усмехнулась девушка.
— Да нет, еду. Бутерброд с колбасой, например.