Князь оборотней
Шрифт:
— Спал — лапу сосал, сам не заметил, как унты зажевал?
Лицо здоровяка Нанука налилось густой темной кровью, пудовые кулаки сжались и… он отвел взгляд от насмешливых глаз караульщика и украдкой поглядел вверх.
Вжимаясь в крышу землянки, Хадамаха поднял голову. Умгум, теперь ясно, почему гордому караульщику с копьем никто из родовичей не навернул медвежьей лапой по темечку, вышибая гордость и вколачивая на ее место хоть немного ума. Еще троица таких же радостно-выжидающих парней в коричнево-серых куртках расселась по веткам деревьев, крепко сжимая натянутые луки. Стрела-то, она быстрее лапы, а вдруг в кого из мелких попадут — ведь лезут
— Какой ты класивый в этой шапоцке… — пролепетала девчушка и от полноты чувств добавила: — Плям как оленья костоцка с мозгом! Вку-усная! Я люблю оленью костоцку, — заверила караульщика она, демонстрируя крепкие медвежьи зубки.
Довольная улыбка точно примерзла к лицу караульщика. Его глаза вспыхнули знакомой багровой яростью.
— Ах ты ж, вражья пособница мелкая! — замахиваясь древком копья, заорал он. — Я тебе сейчас дам косточку!
На лице девочки отразилось радостное ожидание… Встрепанная женщина с воплем кинулась вперед, пытаясь выхватить девчонку из-под удара… Взревел мужик рядом с ней… Скрипнула тетива лука…
На плечо разъяренному караульщику легла ладонь.
— Оставь, брат, — проникновенно сказал еще один молодой парень в такой же куртке и шапке блином — только амулет медвежьей головы у него был из потемневшего серебра. — Не для того мы сюда пришли, чтобы неразумных детишек наказывать!
— Да, старший брат! — вытягиваясь, как перед воеводой, прошептал караульщик, с обожанием глядя на предводителя.
«Не шибко-то он и старший!» — прикинул Хадамаха.
— Мы пришли покарать предателя! — выкрикнул старший брат.
Хадамаха высунулся из-под прикрытия полуземлянки. И едва успевшие расслабиться мышцы напружинились снова. К старому Торумову столбу был привязан медведь. Крупный, хоть и отощавший после Ночи, во всклокоченной шерсти застрял лесной мусор. Медведь был накрепко скручен толстой охотничьей сетью — сеть поднималась и опускалась на его боках, видно было, как медведь тяжело, с хрипом дышит. Шею ему захлестывала затяжная петля — другой конец веревки обмотали вокруг Торумова столба, так что при малейшем движении петля стягивала горло. А рядом…
— Мама… — растерянно прошептал Хадамаха. Сидящая на земле женщина с растрепанными волосами, одеревеневшим лицом и стылыми от ужаса глазами лишь отдаленно напоминала его решительную, уверенную в себе мать. Отец, топчущийся у нее за спиной, попытался ответить грозному старшему брату, но еще один караульщик упер кончик копья отцу в спину, и тот смолк, будто подавился.
— Мы все здесь — медведи, — обводя родовичей взглядом ясных серых глаз, проникновенно начал старший брат. — Все — родичи. Все хотим ловить рыбу в стремнине, радоваться жизни в малиннике, лазать в дупло за медом… — с каждым словом глаза его затуманивались, точно юный старший брат погружался в мечты. — Но разве нам дают это делать? — голос его взвился, как приливная волна, и рассыпался гневными брызгами. — Коварный враг пришел в наши охотничьи угодья! Трусливый, жадный Амба прокрался в нашу землю, чтобы оскорблять наших старцев! Похищать наших девушек! Ловить нашу дичь! Чтобы наши дети плакали от голода, пока проклятые тигры набивают животы нашей малиной и медом!
— Картина ужасов: тигры жрут малину с медом, — неслышно выдохнул
На краткий миг пылкий старший брат и сам замер с открытым ртом — видно, засек в своей речи какое-то несоответствие… и решил не напрягаться.
— Вокруг нас — враги! — завопил он так, что перепуганные родовичи шарахнулись. — Они не хотят, чтобы мы, Мапа, вершили наше святое, дарованное самим духом Дуэнте право — править лесом!
— Медвежья власть! Медвежья власть! — дружно проорала вся семерка его братьев. Даже лучники на ветках от энтузиазма подпрыгивали. Хадамаха испугался, что у них стрелы с натянутой тетивы сорвутся в толпу!
«Что несет этот полудурок?» — подумал Хадамаха, даже не со злостью, а с тягостной досадой, как бывает, когда приходится слушать полного чурбака, а объяснить ему, что он — чурбак, все равно не вый дет. Не по уму ему твои объяснения. А еще лесом править хочет. Белкам приказы раздавать, зайцев в шеренги строить. Он невольно покосился на зайца Аякчан. А ведь слушают его. Мапа, разумные медведи, не одуревшие от жажды власти люди какие-нибудь, а слушают! И не объяснишь им, что ничем они на самом деле править не будут, да и одному племени править целым лесом — нет такого закона! Только не станут они сейчас слушать про закон. Хотя… почему не станут? Смотря как сказать. Только б знать точно, действительно этих… «хозяев леса» всего семеро или в окрестных кустах сидят еще героические борцы за медвежье счастье — рыл так с десяток.
— Я облечу стойбище, сверху погляжу, — едва слышно шепнула ему в ухо Аякчан, и воздух чуть колыхнулся у него за спиной.
«Похоже, мы стали понимать мысли друг друга», — без особого удивления подумал Хадамаха — не до удивления ему было.
— Когда мы, не щадя сил и жизни, защищаем наши земли от посягательств коварного врага, находятся медведи, которые ведут себя, — старший брат скривился, — по-человечески!
— У-у-у! — взвыли его «младшие братья».
Связанный медведь задергался в путах, но петля затянулась вокруг его шеи, не давая и рыкнуть.
— Предатель в медвежьей шкуре вступил в сговор с врагом!
— У-у-у!
— Он показал проклятому Амбе тайные тропы, чтобы тот мог бежать с добычей!
— У-у-у!
— Он встал на нашем пути, когда мы хотели настигнуть негодного тигра, нарушившего границы наших земель!
Завывания перешли в рев. Хадамаха увидел, что речь старшего брата действует и даже родовичи начинают поглядывать на связанного медведя… неодобрительно.
— Но не бойтесь, друзья и родичи! — старший брат опустил руки вовсе не медвежьим жестом, а точно лебедь, осеняющий крылами. — У предателя ничего не вышло! Он здесь, связанный, перед вами, в ожидании справедливого суда! Радуйтесь, племя Мапа! Великий Белый тигр! Сын Золотой тигрицы! Опора и надежда наших врагов Амба… — он сделал долгую паузу и наконец выдохнул: — Пал от наших рук! Да здравствуют Мапа! Медвежья власть!
— Вла-асть! — откликнулись соратники.
И вдруг из толпы родовичей тонкий мальчишеский голосок завопил:
— Да здравствуют братья Биату!
«Ну кто б это еще мог быть», — грустно вздохнул Хадамаха.
Папаша мальчишки замахнулся — отвесить подзатыльник, — но призадумался. Широкая, как лопата, ладонь неуверенно повисла в воздухе.
— Вокруг стойбища — никого, — приземляясь за спиной у Хадамахи, шепнула Аякчан.
Медвежонок Дней десяти выкатился прямо под ноги вдохновенному старшему брату и, кривя плохо приспособленную для человеческих слов пасть, рыкнул: