Князь оборотней
Шрифт:
Свиток 19,
в котором Хадамаха наконец-то возвращается домой
Тихонько напевала Аякчан, и ее рука поглаживала влажные вихры малыша.
— Его душа вернулась на место — с ним все хорошо будет! — прошептал Донгар, тихо и монотонно постукивая кончиками пальцев по туго натянутой коже бубна. Завернутый в кожух малыш лежал на коленях у Аякчан.
Возились с малышом трое. Хадамаха в болтающихся на заднице обрывках очередных штанов стоял у воды и глядел на паводок. Даже ни разу не обернулся.
Уходи, горе-беда, канга-канга, Провались сквозь семислойную землю, канга-канга, Провались сквозь девятислойную землю, канга-канга, Этот малыш долго будет жить и состарится… —тянула почти неслышную колыбельную Аякчан.
— Малой сильно боится, однако. — Донгар подошел к Хадамахе. — Мало говорит. А что говорит — странно говорит. Кто такие братья Биату?
— Вода спадает, — невпопад откликнулся Хадамаха. — Еще немножко — и пойдем.
— Куда? — негромко спросил Хакмар.
— Куда и шли — ко мне в стойбище, — отрезал Хадамаха. — Я должен увидеть своих.
— Мальчик хочет к мамочке? — Аякчан говорила шепотом, чтобы не разбудить тигренка, но оттого ее слова звучали не менее злобно. — Ты — к мамочке, Донгар — к папочке. Хакмар, ты тоже побежишь навещать… семейство? — глаза Аякчан опасно блеснули.
— В моем семействе меня не ждут, — холодно обронил Хакмар.
Холодность — не совсем то, что может смутить истинную албасы.
— К маме надо доставить ребенка, — прошипела Аякчан, поглаживая тигренка по волосам. Высыхая, они приобретали совершенно невиданный цвет — белый, как свежевыпавший снег. Одного цвета волос достаточно, чтобы Хадамаха понял, кто этот малыш-тигренок. Великое дело — догадаться, кем может быть, наверное, единственный блондин на всю Сивир-землю! Он даже смутно догадывался, кем могут быть братья Биату — и от этих догадок его мутило, как от тухлого.
— Это он маленький, ему мама нужна! — продолжала выступать Аякчан. — Он такое пережил. А вы взрослые парни, четырнадцать Дней, как-нибудь и без мамы перетопчетесь!
Куда она лезет? Ничего не понимает, а лезет!
— Мы. Пойдем. К моему. Племени, — четко и раздельно проговорил Хадамаха. — Очень быстро пойдем!
«Пока не стало поздно», — мысленно добавил он. Желание мчаться вперед со всех лап было таким сильным, что он с трудом удерживал себя от прыжка в воду. Ему надо добраться до стойбища, а не потонуть в дороге!
Здорово иметь самую сильную жрицу Сивира в союзницах. Одно плохо — она совершенно не понимает, когда надо замолчать.
— День-другой пройдет, сам женишься, детей заведешь, а ты все — мама-папа… Взрослей, Хадамаха! — презрительно бросила Аякчан.
Ну все — она нарвалась! Хадамаха
— Я, может, и заведу, а вот ты — навряд ли… Жрицам, кажется, не положено? Так что не корчь из себя мамочку!
За спиной Аякчан начал подниматься Хакмар. Тихо скрежетнули ножны, и напитанный Рыжим огнем клинок подмигнул танцующему рядом с Аякчан Голубому костру. Аякчан остановила парня коротким, властным взмахом руки. И поглядела на Хадамаху снизу вверх — ее глаза были налиты грозной сапфировой синевой, так что ни зрачка, ни белка не различишь.
— Я знала, что выбираю, когда выбирала Пламя. Знала, что у жриц не бывает мужей и детей. Просто потому, что… Пламя детям не игрушка! Какие дети, когда Огонь? — печальный голос Аякчан начал наполняться грозой. — Но мы хотя бы не развешиваем детишек на деревьях, чтобы они умерли от голода и боли!
«А вот сейчас я на нее кинусь!» — отчетливо понял Хадамаха.
— Ай-ой, как вы здорово ссориться научились! Как только досюда живые дошли, друг друга не перебили? — сказал вдруг Донгар, и голос его был как кинутая за шиворот льдинка. Да что там — целый айсберг. — Хакмар, а ты чего молчишь, или ты сразу рубить будешь? — и гулко стукнул пальцами в бубен.
Уже шагнувший к Хадамахе кузнец остановился и поглядел на свой меч — точно сам не понимал, как тот оказался у него в руке. Хадамаха шагнул Хакмару навстречу и тоже замер. Медведь внутри него бесновался — ему хотелось вспарывать когтями шкуру, рвать противника в куски. Но Хадамаха, как всегда, прихватил его за шкирку. И зачем он обидел Аякчан? Разозлила она его, и что? Он что, только узнал, какая она… хм… жрица? Аякчан угрюмо молчала.
— Давно у вас, однако, так: кричите, визжите, слова злые друг другу говорите, мечами машете? — сочувственным тоном поинтересовался Донгар.
— Ты нам еще прилечь и глаза закрыть предложи! — засовывая меч в ножны, пробурчал Хакмар. — Мы к тебе не лечиться пришли, шаман Эрликов!
— Как с тайных путей земли выскочили… нет, как в селение пришли, так и началось! — неожиданно даже для самого себя сказал Хадамаха. И удивился — как он раньше не заметил? Аякчан и Хакмар всегда друг друга подкусывали, точно медвежата возле мамки, но такого, как нынче, между ними раньше не водилось. — Аякчан с Хакмаром вовсе в истерике — один мечом машет, вторая Огнем грозится, — наябедничал он. А что, Донгар — шаман, такие вещи ему по должности знать положено!
— А сам-то! — дружно завопили Аякчан и Хакмар. — Яришься, будто тебя пчела под хвостом укусила.
— В селение ломился, чуть нас не порвал. Приказчика съесть прям мечтал, шамана Канду покусать хотел, про стражников я уж не говорю — и не отпирайся, я все-е видела! — обличила Аякчан.
— Ладно бы съел — от злости чуть все свое имущество им не подарил! — подхватил Хакмар. — Совсем у тебя, Хадамаха, юрта откочевала!
— Чего я-то, я ничего, — забормотал Хадамаха и даже нервно задышал от неловкости. И правда, было… — Это вокруг вас вечно все горит! То Голубым огнем, то Рыжим. Хакмара вытаскивали — горело, в селение пришли — горит, даже здесь, в лесу, — опять горит! Только успевай заливать!