Князь оборотней
Шрифт:
Хадамаха схватил девчонку в охапку, выдергивая из-под жадных когтистых лап. Отшвырнул прочь. Тигришка с визгом улетела в спружинившие кусты. Хадамаха был уверен — ее преследовать жуткая бабка не станет, нужен только он. Старуха и впрямь вильнула в воздухе, точно намереваясь ринуться в погоню, но тут же метнулась обратно, нацеливая когти и клюку на Хадамаху. Он не успел ничего — ни сменить облик, ни выщелкнуть когти, ни даже выхватить из-за пояса нож южной стали. Морщинистая физиономия старухи оказалась перед ним, развевающиеся космы цвета лишайника хлестнули по лицу, из-под задранной в оскале губы мелькнул стальной клык, дохнуло резким запахом —
— Значит, я — колмасам? — завопил прямо в ухо звонкий девичий голос. — Мамаша твоя думает — я колмасам, твой дружок Донгар не стесняется говорить, что я колмасам… Дура я, по-твоему, да, дура?
Задыхаясь в хватке крепких, как молодые ветви, пальцев, Хадамаха глядел в яростные зеленые глаза на зареванном личике Калтащ-эквы, духа средней Сивир-земли.
Свиток 41,
о том, что с девчонками бывает очень не просто, а с духом Земли даже опасно
Отпусти… меня… немедленно… — с трудом пропихивая слова, прохрипел Хадамаха. Мышцы шеи пришлось напрячь до предела, иначе хватка Калтащ уже крушила бы позвонки в мелкую пыль.
— А если не отпущу? — она была на голову ниже, но бешеные зеленые глаза оказались совсем рядом, а медно-золотая коса хлестнула по лицу, и увернуться от нее, как от клюки, не вышло. О-у-у, а вот сейчас коса и впрямь сплетена из медной и золотой проволоки, по физиономии точно ломом огрели!
Хватка Калтащ слишком напоминала хватку старого знакомца, каменного великана Богдапки, а против того у медведя из костей и шкуры не было шансов. Просто Хадамаха хорошо понимал — не вывернется, на уважение может не рассчитывать: ни на ее, ни на свое собственное. Такое мог учинить только медведь, выросший в постоянной грызне с молодыми медведицами, тяжелыми, сильными и когтистыми, да еще и неуправляемыми в ярости, способными задрать кого угодно, а потом взахлеб стонать над покойничком. Как говорит старая мудрость: «Лучше пусть медведица на тебя злится, чем над тобой плачет!» Хадамаха всадил когти в ствол мертвого дерева. Опора на руки и спину… и стремительный, изо всех сил толчок обеими ногами. И сразу рывок в сторону!
— Уфф! — Ноги тараном врезались в живот Калтащ. Девушка согнулась пополам и отлетела назад, грянувшись спиной об ствол. Сползла к корням, прижимая руки к животу, и тут же вскочила, как пружинка из горных мастерских.
— Как ты пос-с-смел! — зашипела она, зелень глаз налилась нечеловеческой и немедвежьей яростью — грозной яростью содрогающейся земли! Шагнула к нему, готовая убивать… И остановилась.
Хадамаха все-таки недостаточно быстро вывернулся. Когти на горле сделали свое дело. Он полулежал, привалившись плечом к дереву, и сквозь зажимающие горло пальцы частой капелью сыпались ярко-красные, как болотная ягода, капли.
— Полудурок! — ахнула Калтащ и кинулась к нему.
Голова кружилась невыносимо. Мертвый лес вел вокруг хоровод, словно Хадамаха сам стал старухой-иняку. Ему даже захотелось погнаться за шустрым деревцем — если вцепиться в него когтями, может, удастся устоять на ногах. Поздно, деревце стремительно удалялось, а земля приближалась. Хотя приняла его земля неожиданно мягко, точно на теплую пушистую шкуру упал. Что-то завозилось под головой,
— Пей, полудурок! — скомандовала Калтащ. — Пей-пей, уже можешь. Я не ваши шаманы, у меня все быстро…
Хадамаха покорно глотнул, ожидая лютой боли… Отвар оказался не слишком вкусным, но скользнул в горло легко и прихватил с собой часть пульсирующей боли.
— Ты что, вовсе дурной? — с усталой досадой спросила Калтащ. — Я бы тебя отпустила! Потом… Когда закончили разговор!
— Я не хотел так разговаривать, — сказал Хадамаха. На самом деле сказать не получилось, боль вгрызлась в шею по новой. Оставалось только шептать, а в шепоте нет достаточной твердости.
— Так сильно не хотел, что готов был себе горло разворотить?
— Готов, — отрезал Хадамаха, исподлобья, совсем по-медвежьи заглянул в глаза духу земли. Нету твердости в голосе, пусть будет во взгляде. — Я тебе не щенок, чтобы ты меня за шкирку хватала и носом тыкала!
— Я вообще-то Мать-земля, — неуверенно возра зила сидящая напротив меднокосая девушка. — Вы для меня все щенки.
— Тогда уходи, — выдавил Хадамаха. Отвар действовал, но говорить почему-то стало еще труднее, а боль вспыхнула в груди с такой силой, что он даже опустил голову — поглядеть, не всадила ли Калтащ каменные когти ему прямо в сердце.
— И уйду! — меднокосая вскочила и принялась мерить шагами расстояние от одного мертвого дерева до другого. — Твой Донгар говорит, я такого, как ты, еще тысячу Дней не найду! А я найду — очень ты мне сдался! Меня Эрлик, вон, постоянно зовет! И к Нуми-Торуму я тоже вернуться могу! Правда, у них на Верхних небесах такая скучища! — она скорчила гримаску и уселась рядом с Хадамахой, поджав под себя ноги. Толкнула чашку под дно, заставляя его глотнуть еще отвара. — Другой медведь от счастья бы хвост себе отгрыз, если бы я на него чуть-чуть внимание обратила!
— У меня слишком короткий хвост, чтобы его грызть, — сообщил Хадамаха. — Чуть-чуть внимания мне мало. И я тебе уже говорил — мне не нравится ваш с Седной план прихлопнуть людей как мух!
— Мух, по-твоему, прихлопывать можно? — агрессивно прищурилась Калтащ. — Я стараюсь, мух этих развожу, породы новые мушиные создаю… А вы за ними с мухобойкой!
— Блох тоже ты создала? — безнадежно спросил Хадамаха.
Калтащ покосилась на него опасливо и не ответила. Я-а-асно…
— Тебя-то я в любом случае не дала бы прихлопнуть! — выпалила Калтащ.
Хадамаха посмотрел на меднокосую неприятным взглядом. Хотя чего ожидать от девицы, которая создала блох?
— Калтащ, — веско сказал он. — Ты спрашивала, считаю ли я тебя колмасам. Так вот — да!
Новой вспышки ярости не последовало. Девушка только тяжело вздохнула, умащиваясь поудобнее рядом с ним.
— Ясно, уцелеть одному тебя не устроит, — она снова вздохнула и протараторила: — Я согласна! Я не буду помогать Седне, я буду защищать вас, людей… если вы защитите меня! Что ты выяснил? Я, между прочим, за этим пришла, а вовсе не с тобой мириться!