Князь оборотней
Шрифт:
Хадамаха кивнул: теперь его слышал отец. Даже не знающий, что отец. И заслуживает ли такой отец — слышать?
— Еще поиграешь? — неловко спросил он.
— Поиграю — это поможет, — кивнул Донгар. — Ты иди встречай Канду, нечего такой гнуси без присмотра по тайге шататься.
Хадамаха тоже кивнул — черный шаман ничего не делает без смысла, даже на «соплюхе» не играет.
— Лишь бы он не догадался, что ты живой…
— Не догадается. Я сделал кой-чего… Другой бы, может, и догадался, а Канда… — Донгар замотал головой, так что коса заскакала
Хадамахе очень хотелось его расспросить, но он промолчал. Не дело в шаманские тайны медведем лезть — захочет, сам расскажет. Отступил на шаг, другой… и нырнул в подлесок, точно растворившись в сплетении ветвей.
Люди шли по тайге, как по Центральному ледяному бульвару, точно так же оскальзываясь, спотыкаясь и переговариваясь на ходу. Позвякивало оружие, скрипели доспехи стражников из пропитанной рыбьим клеем кожи. Человеческих охотников, что в прошлые Дни часто захаживали в стойбища Мапа, среди них не было. Не пошли с давних приятелей шкуры снимать. Но и не предупредили. А может, хотели, да не смогли — Канда мужик обстоятельный, уж коли решил кого до последней шкуры ободрать, помех не допустит.
— Доченька, ты только скажи, хвостатые твои точно все померли? — проныл за завесой ветвей смутно знакомый жалобный голос. — А то я их живых боюсь!
Умгум, старый знакомый, дедок с ковриком! Хадамаха раздвинул ветви, глядя на тропу. Дедок, уже без коврика, семенил рядом с Тасхой и старался заглянуть в глаза тигрице.
— Меня не боишься, дедушка? — по-кошачьи наклоняя голову к плечу, мурлыкнула Тасха.
— Не боится! — рядом с ней возник еще один старый знакомец — стражник Хуту. — Нашей маленькой домашней тигришке не других пугать, самой бы шкурку полосатую уберечь, чтобы на воротник не ободрали. — Он по-хозяйски облапил Тасху за плечи.
— Пусти! — тигрица вывернулась из-под руки наглого стражника. — Повторяю для непонятливых: родичи погибли в бою с крылатыми, совсем немного осталось, все больше тигрята. Биату велел передать, что стравил старого Эгулэ с его сынком Хадамахой. В племени свара, навряд ли хоть кто уцелеет!
— Никто не уцелеет! — облаченный в роскошный птичий плащ Канда появился рядом, точно из воздуха возник. — Как ученичка моего, Донгу, эта вот Амба с братом прибили, так и пошло крошилово! — И он захохотал, так что перья на его плаще запрыгали, точно Канда собирался взлететь.
— Может, врет она еще! — мрачно косясь на Тасху, буркнул Хуту. — Цену себе набивает, кошка полосатая!
— Не-е-ет! Не врет! — протянул Канда — губы его перекосила жуткая ухмылка, а один глаз безумно выпучился. — Знаешь, откуда знаю? — придвигаясь к Хуту, жутким шепотом спросил он. — Мне духи сказали!
— Ну да… — даже Хуту попятился под безумным взглядом белого шамана. — Ты шаман… вот они и сказали…
— То все молчали, молчали… — не обращая на его слова внимания, забормотал Канда. — И вдруг — заговорили! Значит, помер Донгу, как есть — помер!
— А… при чем тут Донгу? — еще больше растерялся Хуту.
— Не твое дело! — не хуже медведя
Идущая рядом с ним Эльга тихо заплакала.
— Не реви! — прикрикнул шаман на дочь. — Не то обратно в стойбище отправлю. Вот не хотел же брать, навязалась на мою голову.
— Я должна знать! Вдруг господин южный мастер остался жив! — уронила слезу прекрасная госпожа Эльга и звучно шмыгнула выразительно-красным носом. — Он мог отбиться от страшных зверств этих зверей!
— Проверяй, проверяй… — буркнул Канда и двинулся вдоль людской цепочки. — Если и впрямь отбился — подстрелишь его! — поравнявшись с Хуту, шепнул Канда. — Не знаю, что горцам в наших местах занадобилось, но уж мне-то их человек здесь точно без надобности!
— Может, захватить? — шепотом откликнулся Хуту, сжимая пальцы в кулак, будто намеревался поймать Хакмара, как муху. — Да и поспрашивать… как следует… — он многозначительно коснулся оголовья ножа. — Все расскажет насчет их горских интересов!
— Захватит он… — Канда окинул Хуту презрительным взглядом. — Южного мечника! Дай Эндури, чтобы ты его с верхушки елки из лука подстрелить смог! А то ведь заметит и настрогает тебя ломтиками — вместе с елкой и луком твоим чурбанским!
— Я ж не говорю — драться с ним, — насупился Хуту. — Связать, как уснет.
— Так он тебе и уснет, чтобы ты его вязал!
— Мне — нет, а кому другому… — И Хуту покосился в сторону шаманской дочки.
Канда выразительно хмыкнул:
— Может, не такой ты и чурбан, каким на первый взгляд кажешься. Ладно, поглядим.
Хуту в ответ лишь усмехнулся и огладил нож.
Хадамаху передернуло. Не забыть рассказать кузнецу о планах стражничка. Пусть Хакмар этот ножик ему в такое место засунет… где никак ножа обнаружить не ожидаешь! Хадамаха неслышно скользил вдоль тропы — даже перекидываться надобности не было, топот множества ног начисто глушил легчайший шорох его одежды. Еще и Канда разорался:
— Шкуры снимать аккуратно — за испорченные ничего не получите!
— Я лучше всех со шкурами работаю, господин, спроси кого хочешь! — перед Кандой выскочила женщина. У пояса ее висели ножи и скребок для шкур. — Я за троих мужиков отработаю — только дай еды! Еды дай, дома дети голодные! — Стражники ухватили ее за локти и утащили, но ее вскрики еще долго были слышны.
Хадамаха неодобрительно поглядел на продвигающуюся к Буровой вереницу людей: тощих, измученных, уставших. Теперь что, им еще и сочувствовать: с голодухи приперлись с медвежат шкуры снимать?
— Ладно, помните мою доброту! — снисходительно махнул рукой Канда. — До Буровой доберемся, всех покормлю. — И с насмешливым удовольствием следил, как по тощим шеям людей точно шарики прокатываются — сглатывали, уже заранее мечтая о сытном ужине, первом за долгую Ночь. — Будете потом за еду всего вдвое должны.