Князь Олег
Шрифт:
— У меня есть… уже есть книга жизни? — удивился Олаф. — Но… я еще не прожил свою жизнь! Что ты мелешь, грек?!
— Мои патриархи ее уже прочли! — медленно заявил Софроний и почувствовал, какая напряженная тишина наступила на поляне. И только потрескивали дрова в костре.
— Твои патриархи, Софроний, может быть, и прочли книгу жизни нашего князя, но они еще не отведали его отваги! — браво заметил Стемир и, чтобы снять напряжение, весело спросил: — Что там написано, Софроний, когда винолюбивые греки познают отвагу нашего могучего Олафа?
Софроний перестал кивать в ответ на замечание лучшего друга Новгородца-русича и,
— Ты не поверишь этому, Новгородец-русич, но ты… действительно придешь к вратам Царьграда… тридцать летовей спустя!
Олаф запрокинул голову и так расхохотался, что непрошеные слезы выступили у него на глазах и потекли по щекам.
— Ну и трус! — говорил он сквозь смех. — Ну и трус! Ведь это ж надо такое придумать! — недоуменно восклицал Олаф и снова хохотал, запрокинув голову. — А что не через три лета? Силенок еще не будет на твою столицу напасть? — вытирая слезы, спросил он хмурого грека и все не мог унять свой смех.
Бой разгорелся неожиданно, когда первые ряды секироносцев наткнулись на засаду и вынуждены были отражать упорный натиск ловких древлянских лучников.
Олаф вслушивался в треск сучьев, летевших на землю то тут, то там, и пытался определить по звуку легких шорохов, доносившихся из чащобы, количество лазутчиков, окруживших первые ряды его дружинников. Какое-то необычное чувство уверенности в себе и спокойствия овладело им и не толкало на суетливые команды. Он чувствовал, что это всего лишь проба сил. Древляне послали юнцов обстрелять его дружину? Что ж, древляне, вы хотите мне показать, что ваше племя, начиная с детей и кончая мудрыми старцами, способно носить оружие и ловко владеть им? Да ведь и я вырос в седле, и все мои братья тоже!.. Ну что ж, древляне, померяемся хитростью воев!
Олаф приказал Стемиру отступить вместе с полком меченосцев правой руки и вплотную подойти й берегу Припяти: наверняка там прячутся основные силы древлян.
— Если их там, в зарослях камыша, нет, то… — Олаф развел руками: — Я чего-то не понимаю в этой мышиной возне! Они должны быть в камыше! Как я этого не понял сразу, когда лазутчики мои донесли мне о безмятежном спокойствии вокруг! Ведь только тот камыш неподвижен, который находится в крепких руках воинов! В бой, Стемир! Но не убивать их, а вытащить из болота на вольный свет! И заставить биться в открытом бою! Не торопись! Передай: я им не враг! Я враг тому, кому они дань платят!
— Не тревожься! Поступлю, как велишь! Свенельд, разворачивай меченосцев к реке! — тихо приказал Стемир одному из воинов и поспешил выполнить волю Олафа.
Берег ласковой, уютной Припяти скоро обнажился, и Стемир, стоя на крутом его откосе, вглядывался в камышиное пространство, длинной толстой излукой обрамлявшее правый берег реки, и искал в нем признаки присутствия человека. Камыш был спокоен И неподвижен под свежим весенним ветром.
Стемир приказал Свенельду осторожно спуститься к камышовым зарослям и с помощью лучников опробовать стебли камыша. Лучники встали вдоль всей излуки камышовой заросли и обстреляли верхушки растений. Надломленные стебли как-то странно задвигались, покачиваясь из стороны в сторону, по реке.
Стемир дал еще одну команду лучникам, и после второго обстрела камыш упал.
Наступило затишье.
— Сколько они могут пробыть в воде? — спросил нетерпеливо Свенельд. — Я бы сейчас их перетаскал всех из
— Подождем еще немного… Может, сами выйдут, — неопределенно ответил Стемир и посоветовал другу надеть шлем.
— Да кого бояться? Этих водоплавок? Ну и какие они вой после сидения под водой? — Но не успел Свенельд закончить свою бравую речь, как над его головой просвистела стрела, едва не ранив.
— Вот тебе и доказательство того, что схватка впереди. Приготовь меченосцев, и пусть они сперва больше орудуют щитами, чем мечами, — посоветовал Стемир и послал лазутчика со срочным донесением к Олафу.
В это время из воды стала подниматься дружина древлян, тела воинов были защищены короткими кожаными щитками. Жители лесной Припяти были вооружены гарпунами и стрелами с длинными древками. Волосы древлянских воинов были длинными, у некоторых, видимо у предводителей, забраны сзади в пучки, но у основной массы густыми мокрыми патлами свисали до плеч, и из-за этого вся рать древлян производила довольно суровое впечатление. При приближении к врагу древляне издали мощный звериный рык и набросились на отряд Стемира.
Где уж тут было выполнять наказ Олафа! Теснота, обусловленная узостью поля брани, отсутствие четкого построения войска врага и полное презрение с его стороны к каким бы то ни было правилам ведения боя вынудили Стемира уже в первые минуты сражения сменить добродушие на гнев.
— Уберите гарпунеров, а то они нам всех лошадей покалечат! — приказал он лучникам.
Стемир успевал только щит подставлять навстречу летящей в его сторону туче стрел. Крутясь вправо и влево, он, как и его меченосцы, умело оборонялся. «Ну и дела! Сколько же у них стрел! Сплошной звон на поле!..» — хмуро думал Стемир, пытаясь увернуться от удара гарпуна древлянина.
Но вот со стороны леса послышался топот конницы, и Стемир увидел Олафа, несущегося на выручку своим меченосцам.
Секироносцы отражали летящие в их сторону гарпуны, лучники обстреливали понизу древлянское войско, которое понемногу стало таять, а меченосцы по-прежнему пускали в ход только щиты: рубить головы легковооруженным жителям глухих лесов Припяти не велел Олаф.
Бой закончился так же неожиданно, как и начался: на свободный клочок земли выбежал какой-то молодой человек в кожаной сустуге, на которой красовалась зеленая вышивка в виде двух-трех сплетенных ветвями деревьев, и, закрыв лицо руками, трижды отрывисто воскликнул:
— Остановись, лихой враже! Ты победил нас! — Он прокричал это, оборачиваясь на все четыре стороны света и, когда убедился, что не слышит более ни свиста летящих стрел, ни лязга гарпунов о щиты, отвел дрожащие ладони от молодого лица, на котором отразились досада и уныние.
— Кто ты? — спросил его Олаф.
— Вождь припятских древлян по имени Мала! — с пылающим лицом ответил малолетний вождь и исподлобья оглядел витязя, ведущего не то строгий, не то насмешливый допрос.
В мгновение ока Олаф вспомнил, как много лет назад они совершали дозор в юго-западном клину Рарожья и наткнулись на войско восточнофранконского короля. Он вспомнил, сколько ненависти и дикой злобы испытал он тогда, глядя на германцев, безжалостно уничтожающих малую дружину. «Как этот юный вождь похож на меня! Как он, должно быть, ненавидит меня!.. Такова жизнь вождей племен! Либо тебя, либо ты…» — думал Олаф.