Князь Рус
Шрифт:
Этот мир странный и пугающий. В нем птицы не поют, воздух холодеет, голову страшно поднять, ибо вместо ласкового синего неба тут же упрешься взглядом в страшную черноту, усеянную колкими звездами!
Но Рус любил смотреть в небо, хотя в груди всякий раз разливалась тоска и щемящая боль. В этих звездных роях чувствовалась даль, куда не добраться ни всем племенем, ни даже высланным вперед отрядом сильных и выносливых. Костры ли это небесных охотников, горящие ли города неведомых людей, к которым он не сможет прийти на помощь?
Он чувствовал, как неслышно подошел другой конь.
Рус повернул голову. Большие темные глаза Ис в слабом лунном свете казались бездонными пещерами, а губы стали почти черными. Она держалась в седле еще настороженная, чуткая, как зверек на ветке. Скифы ее сторонились, с нею общались, кроме Векши, разве что Бугай с Заринкой да еще бежавшие из каменоломен. Чтобы меньше общаться с женщинами, они все смотрят враждебно, черноволосая женщина в три дня научилась держаться в седле. Теперь, куда бы Рус ни ехал, всюду чувствовал на себе ее вопрошающий взгляд.
Кони их шли рядом. Некоторое время она молчала, но Рус чувствовал ее напряжение. На звездном небе четко вырисовывался ее гордый профиль, лунные блики играли на высоких скулах, слегка выступающем подбородке.
– Почему? – спросила она наконец.
– Что?
– Так смотришь на звезды. Ты смотришь на них слишком часто. Это мой народ поклонялся звездам и ненавидел солнце, что понятно – мы жили в жарких песках, когда только ночь давала прохладу, а солнце губило все живое… Но ты смотришь без вражды, а… с недоумением. И тоской. Почему?
Он покачал головой:
– Не знаю. Что-то начинает щемить в груди всякий раз, когда смотрю в небо, полное звезд.
Она помолчала, сказала осторожно:
– Я поняла, что люди ропщут. Они не хотят идти ночью. Да и волхвы мутят народ.
– Люди боятся ночи, – ответил он хмуро. – Боятся, но сами не знают чего. Всюду им чудятся демоны, слышатся вопли! Таких жутей наслушаешься… Братья не боятся, но Чех любит порядок, а Лех всегда носится на горячем коне сломя голову. Его кони на полном скаку даже днем ломали ноги в хомячьих норках, а уж ночью успеть заметить их… нет, даже сова с ее глазами не успеет увидеть!
– Сейчас самые жаркие дни лета, – заметила она. – Воды у нас мало, так что хоть и ворчат, но пусть идут.
Его сердце счастливо екнуло. Она впервые сказала «у нас», уже не отделяя себя от их племени.
– Есть люди, которые всегда недовольны, – сказал он, повторяя слова волхва Корнила. – Если бы мы шли днем, они бы требовали, чтобы двигались ночами!
Она покосилась темным загадочным глазом. Ее профиль все так же четко двигался среди звезд. Те исчезали перед ее лицом, а выныривали из ее распущенных волос потускневшие, словно оставив там блеск и запас искорок. Ему почудилось, что она все не решается спросить что-то очень важное для нее. Он улыбнулся как можно мягче, бедная женщина все еще страшится его, хотя и льнет к нему, как единственному защитнику.
Она перевела дух и как в темную воду бросилась:
– Почему зоветесь сынами Скифа? Как я поняла, между тобой и Скифом было несколько поколений… Или я что-то услышала не так?
Он засмеялся:
– Слушать ты умеешь. И не только слушать, но и слышать. Сомневаюсь, не была ли ты в своем племени великой жрицей или ведуньей. Уж очень твой лобик часто морщится, ты все что-то придумываешь, докапываешься, дознаешься…
– Нет, я не была волхвиней, – отозвалась она тихо, все еще с робостью. – У нас только мужчины занимаются… этим. Так вы сыны или не сыны Скифа?
– А разве у вас не так? Уверен, что и вы зоветесь по имени либо первого вашего человека, основателя рода, либо по имени самого великого… У Скифа было два сына: Палий и Напий, или, как их стали звать близкие, Пал и Нап. Они построили два города-крепости: Палград и Напград. Развалины еще сохранились, хотя их никто не чтит, ибо тогда наш народ поклонялся богине огня Табити, а она не любила городов, обожала вольные степи. Мало кто даже из волхвов помнит имена внуков Скифа, те тоже ничем особым не показали себя, имя свое не прославили. Потому мы и зовемся потомками Скифа, а то и просто сынами, потому что он лучше всех показал, что мы можем, к чему стремимся, что любим и как хотим жить!
Небо колыхалось над головами, темная степь скользила под копытами. Реальным было только седло и горячее мускулистое тело коня, даже женщина рядом казалась ненастоящей, сотканной из его грез, мечтаний, затаенной страсти к чудесному, новому, небывалому.
– А что вы хотите? – прошелестел ее тихий голос. – К чему стремитесь?
Тучка прикрыла месяц, но даже в темноте она видела, как блеснули его зубы.
– Сейчас нам бы только выжить… Но если выжить можно только ценой бесчестья, то мы предпочтем умереть всем племенем. Мы хотим жить красиво.
Она не поняла:
– Красиво?
– Красиво, – подтвердил он гордо. Она видела, как выпрямилась его спина. Плечи раздвинулись. – Достойно. Гордо. Красиво жить и красиво умереть.
И снова он видел, как она кусала губы, отводила взор. Спросил, уже немножко сердясь:
– Должна ли ты таиться даже от меня? Что у тебя на сердце?
– Да так, – прозвучал ее ответ. – Я просто не поняла… Ты вчера ночью заходил в шатер, где едут твои женщины. И вышел ты… почему-то хмурый.
Она видела, как он вздрогнул, даже сжался, так непривычно видеть всегда гордого и с расправленными плечами богатыря. Она ждала затаив дыхание. Наконец он пробурчал с великой неохотой:
– Да так… Малина, это моя давняя подруга, зазвала. Обещала показать что-то особенное.
– Показала? – спросила она едва слышно.
Ее пальцы сжались на поводе коня с такой силой, что не смогла бы разжать и воинская дружина. Затаила дыхание, страшась, что синеглазый витязь заметит.
Рус отмахнулся:
– Это я уже видел у коров. И коней. И овец… Нет, сердце жаждет чего-то необыкновенного. Иногда просто плакать хочется от этой жажды. Наверное, потому мы и стали беглецами… Не из страха гибели, а по жажде увидеть странных двухголовых людей, что живут за горами, одноглазых великанов Степи, огромных летающих Змеев, которые воруют женщин и живут с ними в пещерах…