Князь Рус
Шрифт:
Сова сказал сожалеюще:
– Нельзя.
– Почему?
– Ночной бой опасен.
Рус оскорбленно вскинулся:
– Почему это? Им не опасен, а нам опасен?
– Резня опасна всем, но в своем доме и стены помогают. Я уже молчу, что иудеев там как червей в могиле. Куда и бежать в потемках…
– Подожжем дома! – бросил Рус запальчиво.
– А когда вокруг огонь, дым, все бегают и вопят, то даже местные теряют дорогу. Родных звезд в дыму и огне не узреть! Женщины и дети будут швырять из окон камни и горшки, и – поверь! – от этой дряни наших героев погибнет
Багровый шар уже наполовину погрузился за темный край. Небо было кроваво-красным, словно кровь избиваемых иудеев забрызгала небосвод, но скоро эта кровь стечет, все померкнет, и наступит долгая ночь, а за ночь даже самые никчемные сумеют хоть как-то да укрепить слабые места.
– Будем ночью готовить хворост, – сказал он зло. – Чтобы утром сразу!.. Едва забрезжит рассвет!
Сова сдвинул плечами:
– Мужчины, конечно, не кони… но им бы тоже перевести дух. А женщины и дети много ли хвороста в потемках соберут? Ладно, я погляжу, что удастся сделать.
Рус зло проводил взглядом его мускулистую спину. Сова не спорит, но бывший, а теперь и нынешний воевода, хотя его никто им не назначал, себе на уме. И, похоже, оставив ему княжескую власть, воинскую мощь все больше забирает в свои руки. А что есть князь без поддержки мечей?
Воинский стан разбили хоть не близко, но на виду у града. Со стен явно со страхом наблюдают за кострами, а их Рус велел жечь и ложные, пусть враг страшится численности. Повозки с женщинами и детьми остались далеко позади, придут только утром, тогда костров будет много больше.
Он огляделся, лег прямо на землю. Хотел положить под голову толстое полено, но недостойно мужчины так разнеживаться, и, уже засыпая, подозвал Буську:
– Я малость сосну. Чуть что – буди. И вот еще что… Подстрели-ка мне зайца. Больно зайчатины захотелось.
Буська запротестовал:
– Да где я возьму зайца среди стана? А отлучаться далеко ты сам не велел!
Рус рыкнул:
– Тебе князь велит аль не князь? Выполняй, дурень.
Смутно чувствовал, как с ног стаскивают сапоги, потом был мрак, а очнулся освеженный, бодрый, полный сил. В глаза светил полумесяц, желтый, как лицо мертвеца, но звезды уже исчезли на светлеющем сером небе. С востока по небосводу разливался нежный алый румянец.
Он лежал в багровом кольце огня. На миг метнулся страх, но из-за пламенных стен звучали мощные уверенные голоса, и мускулы расслабились. Он украдкой перевел дыхание. Пусть никто из зрящих не заметит, что князь едва не пустил лужу от страха.
Да, огонь хоть и победно рвется до небес, быстро и яростно выстреливает ввысь молниями искр, но костры отстоят один от другого на пять-десять шагов. Да и то полыхают только по краю стана. А в самой середке вытоптанного поля вповалку лежат крупные мужские тела, кого где застала ночь. Иные прижались друг к другу, сохраняя тепло, другие разметались во сне: чуют тепло костров. Воздух чист и сух, без привычной утренней влаги, тумана, сырости.
Голодную слюну ощутил раньше, чем ноздрей коснулся запах жареного мяса. Повернул голову:
– Ого, чем там пахнет?
Среди стана горел только один костер. Буська сидел на корточках, поворачивал вертел над красными углями. Рус ощутил идущий от них сильный сухой жар. Запах жареного мяса стал сильнее, он уже ощутил, как захрустит румяная корочка, потечет сладкий сок, и в животе тоскливо взвыл желудок.
– Молодец! – похвалил Рус. – Говорил же, все можно сделать! Долго за ним бегал?
Буська отмахнулся:
– Вовсе нет. Вышел, смотрю – заяц яму роет. Ну, ихний заяц, иудейский! А потом еще и присел, раскорячился. Я прицелился, спустил тетиву… С одной стрелы насквозь, даже мяукнуть не успел.
– Забор?
– Заяц, – обиделся Буська. – Разве забор может мяукать?
– Да ты так рассказываешь, – засмеялся Рус покровительственно. – Тащи своего зайца.
Он рвал зубами еще горячее мясо, брызжущее кровью и соком, довольно скверное, но мужчины не перебирают, а с каждым проглоченным куском в тело вливалась свирепая сила. Наконец отшвырнул кость.
– Подать коня!
Голос был хриплый, яростный, дрожал от нетерпения. Буська бегом привел Ракшаса, уже оседланного и с палицей на седельном крюке. У костра телохранители спешно вскакивали в седла.
Ракшас пошел боком, глаза дикие, пытался грызть удила… Рус послал его в галоп, сзади прогремели копыта коней стражи. Вихрем вылетели за пределы стана. Он слышал, как перекликивались вартовые, из леса выводили коней, дружина вскакивала в седла.
Впереди из травы поднимались воины. Недоверчивый Сова везде растыкал засады. Сам бы он наверняка напал бы на стан ночью, того же ждал и от иудеев. Они не напали, и он лишь хмурился и, ожидая новой каверзы, не спал сам и не давал спать другим.
Буська первым выметнулся на опушку, но тут как кнутом стегнул злой голос князя:
– Стоять, щенок! С коня!
Буська кубарем скатился на землю. Рус, зло раздувая ноздри, проводил его взглядом, пока мальчишка не скрылся с конем в зарослях. Кивнул, вдвоем с Совой, уже пешие, высунулись из кустов.
Небо посветлело, град рельефно выступал на светлеющем небе. Воздух был чист и свеж, Рус ясно видел стену, где заделали все щели, а ров… оттуда вытащили все вязанки! Воды стало побольше, к тому же наверняка за ночь в дно натыкали острых кольев, набросали борон зубьями вверх. Над стеной всюду надстроили дощатые помосты, кое-где спешно заканчивают приколачивать, почти везде стоят котлы, явно с горячей смолой, там же в горшках полыхают огни. За деревянными щитами, укрытием от стрел, суетятся человеческие фигурки.
– Баб много, – определил Сова. – Значит, мужики готовятся встретить нас у ворот. Да и в тесных переулках. Их там как в муравейнике.
– Проклятие на их головы, – вырвалось у Руса. – Когда успели?
– Когда мы плясали да бахвалились, – напомнил Сова. – А они работали. Всю ночь. Теперь же взяли в руки топоры и копья. Ну что? Пойдем на приступ? Или еще побросаем в ров хвороста?
Его лицо было слишком неподвижным, даже веки опустил, чтобы Рус не увидел насмешливый блеск. Ветер слегка шевелил длинный клок волос, Сова их забрасывал за левое ухо. Рус сказал со злостью: