Князь Рус
Шрифт:
Он вздохнул:
– Я хочу верить. Иначе кому еще тогда? Да и вообще, стоит ли тогда жить?
Она подалась к нему, он распахнул руки. Кони с готовностью сдвинулись боками. Она прижалась к широкой груди. Ее мощно колыхало большое горячее сердце, и Ис закрыла глаза. Это было ее место, и нигде она не чувствовала себя в большей безопасности и уюте, чем в его могучих объятиях.
Глава 6
Соломон, еще когда садился в повозку, видел, как конные отряды скифов ринулись на град… но проскакали вдоль стен
Он вздохнул, подергал вожжи. Лошадь очнулась от тяжких дум о нелегкой доле упряжных, тоже вздохнула и медленно потащила повозку обратно по дороге в град.
На стенах над воротами теснился народ. Соломон чувствовал подгоняющие взоры. Все со страхом и нетерпением смотрели, как медленно бредет старая лошадка. Ворота открыли загодя, скифов поблизости нет, но за въехавшей повозкой закрыли с той поспешностью, что лучше всего говорило о страхе перед гоями.
Гвалт со всех сторон поднялся такой, что Соломон, морщась, вскинул обе руки:
– Я все скажу!.. Я расскажу все! Но сперва я должен как можно быстрее переговорить с Иисусом… где он?.. с кузнецами, охотниками?
Из толпы раздались нетерпеливые крики:
– Что за народ? Что хотят?
– Кто они?
– Зачем пришли?
Соломон поклонился, челядины помогли выбраться из повозки. Отвечать не стал, кричат от страха и растерянности. Видят же со стен, что за народ и чего хотят, но жаждут, чтобы опроверг, сказал, что все по ошибке, дикий народ сейчас снимется и уйдет дальше…
Челядины и домашние помогли подняться на крыльцо, ввели под руки в большую комнату. Жена и дочь хотели отвести к ложу, но указал на стол, где лежали старые книги, свитки бересты. Его отпустили, когда он тяжело опустился в кресло. Закрыв глаза, чувствовал, как бережно подкладывают под спину и бока мягкие подушки.
Только-только усталое тело благодарно расслабилось, как за дверью послышались тяжелые, уверенные шаги. Соломон ощутил, как в желудке возникла боль. По шагам слышно Иисуса, умелого охотника, отважного борца с дикими вепрями, сейчас же взявшего на себя оборону стен. Раньше он ходил настолько неслышно, что мог подкрасться к оленю и вонзить в него нож раньше, чем тот отпрыгнет, сейчас же в походке появилась гремящая напористость.
Соломон поднял голову, Иисус небрежно захлопнул за собой дверь.
– Мир твоему дому, ребе.
– И тебе, сын мой.
Иисус сел за стол напротив. Лицо было изнуренное, постаревшее, под глазами пролегли темные круги. Коричневые глаза, однако, блестели грозным огнем. В комнате словно бы повеяло свежим, но холодным ветром.
– Какие новости, ребе?
– Кое-что удалось узнать.
– Они в самом деле пришли захватить наши земли?
– Откуда знаешь?
Иисус ответил уклончиво:
– В нашем мире плохие новости расходятся быстрее хороших.
Его кулаки лежали на столешнице. Не такие огромные, как у скифов, но сухие и твердые, как корни старого дерева. Соломон ощутил недоброе предчувствие. Старший охотник быстро и умело налаживает оборону града, но что-то в этом пугало и тревожило Соломона, а что, понять не мог, отчего на душе становилось еще тревожнее.
– Ты был прав, – сказал Иисус, – когда заставлял подновлять стены, когда настоял, чтобы выкопали второй ров. Но сейчас, когда надо все силы бросить на войну, ты еще ведешь какие-то переговоры с дикими гоями!
– Переговоры дают нам время, – возразил Соломон. – А для нас каждый день дорог… К тому же разве наши люди дни и ночи не перековывают орала на мечи? Не учатся вонзать копья в живого человека? Ты очень быстро превращаешь огородников в воинов.
Иисус горько усмехнулся:
– Если бы! Им недостает жестокости.
– Жестокость никому не нужна.
– Пусть не жестокости, – поправился Иисус, – но они в самом деле слишком уж не выносят крови. Однако к гоям надо относиться как к свиньям, которые опустошают наши поля. И убивать их так же безжалостно и недрогнувшей рукой.
Снова холодок страха пробежал по спине Соломона. Когда Иисус сжимал кулаки, его руки напрягались, на плечах вздувались мышцы, он выпрямлял спину, а в лице появлялись злость и гордость. Он становился похож на скифа. Быстрый и сильный, он едва ли не единственный мог с ними драться на равных.
– Безжалостно… – повторил Соломон. – Да-да, безжалостно… Как они, так и мы. Древняя библейская мудрость: око за око, зуб за зуб… Пожар затушили?
Иисус отмахнулся:
– Пустяк. Слишком близко поставили кузню к сараям. Да и народ новый, неопытный. Мы соорудим сотню новых. Кузнецы теперь даже ночами перековывают мотыги в боевые топоры. Скоро у меня умелых бойцов будет впятеро больше! И тогда дадим кровавый бой… Мы истребим их как сорную траву. Мы усеем ихними телами наши поля, вороны выклюют им глаза, а черви доедят то, что оставят им волки!
Он тяжело дышал, кулаки сжимались так, что кожа на костяшках скрипела. Боль в желудке Соломона стала острее, а между лопатками стало холодно, будто в спину вонзилась сосулька. Ему все больше казалось, что перед ним сидит сильный и уверенный в себе потомок Гога.
– Тебе снится слава другого Иисуса, – сказал он с мягким упреком. – Иисуса Навина, который по крови и трупам привел наш народ в землю обетованную…
– Разве то не была дорога славы?
– Увы, сейчас не ты привел народ, а этот дикий вождь. Таких же диких, голодных и отчаявшихся людей, какими были наши предки, когда вышли из пустыни к землям Ханаана. Сейчас он – Иисус, а мы… мы должны придумать достойный выход. Мы не ханаане и филистимляне: мы знаем, что произошло, и не хотим, чтобы такое же случилось с нами.
В черных, как спелые ягоды терна, глазах Иисуса на миг вспыхнуло раздражение. Соломон покачал головой, Иисус отвел взор.
– И еще, – сказал Соломон мертвым голосом, – то, что они пришли, еще не самое худшее… Эти люди не питают к нам особой вражды. Такие народы уничтожают других лишь потому, что те попадаются на их пути, просто оказываются рядом, и потому лишь, что – чужие. Но худшее в том, что они и есть сыны Гога и Магога.
Иисус побледнел. Кровь отхлынула, лицо стало желтым, как у мертвеца. Нос заострился, глаза запали и погасли. Мертвым голосом прошептал: