Князь Рысев 3
Шрифт:
Блядство.
Вчетвером они меня разделают, как бог черепаху. Проснись Славя и яви свой божественный техпром — возможно, у меня и был бы шанс. Вот только, несмотря на свое презрение к чужой жизни, стала бы она их убивать?
С лестницы, откуда еще совсем недавно я спрыгнул, послышался грохот, заставивший меня обернуться. Наемник, обозначило его ясночтение и тут же добавило: не жилец.
С свернутой шеей, безжизненным взглядом он рассматривал потолок над собой. Я сглотнул — эти пидрилы пытались обойти меня со спины. Кто,
Менделеева приняла бой. То ли вооруженные головорезы оказались не столь прыткими, как я, то ли она умела хорошо прятаться, но птичья свирель выстрелов прозвучала сначала с третьего, а затем и со второго этажа.
Мои противники не ждали, когда я нагляжусь на их павшего собрата. В их глазах пылала сама решительность воздать мне по заслугам за павших товарищей.
Первый выскочил прямо передо мной, начав стрелять еще до того, как я его увидел. Рука бешено вращала ручку, стиснув зубы, он горел желанием одарить меня парой-тройкой новых дыр в теле.
Я сделал несколько шагов назад, кляня себя, что упустил момент — и теперь я труп.
Нелепо попытался закрыться руками, чуть пригнувшись. Не успевшая откатиться по кулдауну дьявольская эгида разве что не помахала мне ручкой на прощание.
Смерть не спешила. Привыкшая, что я всякий раз умудряюсь вырваться из ее цепкой хватки, в этот раз она решила немного выждать — может, и идти не придется?
Ей не пришлось.
Наемник высадил в меня всю патронную ленту, отчаянно вопя и видя перед собой лишь то, как свинцовые жала смерти врезаются в возникший передо мной полупрозрачный щит.
Меня с ног до головы, будто заботой матери, укутало золотым сиянием. Святой щит был ласков, будто сама Славя, и пожирал чужой боезапас как не в себя.
Ангел, пришедшая в себя, воздавала мне сторицей за свое спасение.
Я не ведал, что там творилось в ее голове, но она умела быстро ориентироваться в ситуации.
Небесной карой мой новоявленный щит ответил мерзавцу, плюнув в него его же пулями. Несчастному разворотило грудь, словно игрушку, швырнуло назад. С широко раскрытыми глазами он испустил дух.
Победа, ушедшая было от нас, одумалась и теперь с извинениями бежала в наши объятия. Не хуже Биски ангелица убивала пытавшихся отобрать у нее жизнь поганцев. Священная стрела пригвоздила одного из выживших наемников к огромной декоративной кукле. Лук в руках ангела тотчас же обратился клинком, вмиг располовинившим автомат противника. Клевец, коим меч обратился через мгновение, врезался несчастному промеж глаз.
Завернутая в занавеску, все же решившая прикрыться, спустилась Катька вниз. У нее кровило плечо, правая рука повисла плетью. В левой она стискивала выдохшийся на боезапас револьвер.
Облегченно выдохнув, выронив его из рук, она села на ступеньки— кажется, даже ей нужен был отдых.
— Надо уходить, — подытожила Славя, глядя на меня. Катька в ее планы не входила: гордую дочь Менделеевых она собиралась бросить тут.
Я метался между благородством, здравым смыслом и любопытством.
У меня все еще стучали зубы — если бы Славя не поставила щит, я бы уже общался с ее подружками, но в другом месте.
— Кто это были, мать их за ногу?
— Уральцы, — выдохнула Катька. Найдя в себе силы, покачав головой, она встала, оторвала шеврон с плеча одного из наемников, швырнула мне. Я поймал на лету, даже не подумав, что это может быть ловушкой или трюком.
К моему счастью, желание безобразничать вышло из Катьки напрочь, а на ладони у меня лежал необычный знак отличия.
Славя подошла ко мне ближе — шеврон ее нисколько не интересовал, а вот желание слинять — со мной или без меня — читалось по глазам. Она как будто выполнила свой долг — не передо мной, перед своими собратьями: убила того, кто очернял технологии ее рода. Точнее, даже не убила — лишь удостоверилась. И теперь с чистой совестью могла идти прочь. Только что пролитая кровь и убитые люди нисколько не тревожили ее совесть.
От ее душевного холода даже мне было не по себе. Я почему-то представлял себе ангелов бесконечно добрыми и зацикленными на сохранности чужой жизни.
Этой было плевать.
Катька, припадая на ногу, медленно подошла ко мне. Мое непонимание ее забавляло.
— Особый отряд наемников. Собраны из простолюдинов, разбойников, бывших солдат. Претендуют на получение отдельного рода, но, не обремененные даром, являются лишь формальной, непризнанной силой.
— Сколько сложных слов, чтобы попросту обозвать их разбойниками, — ляпнул я. Беловолосая лишь фыркнула — мол, много ли я понимаю? — и решила продолжить разъяснение.
Я взял ее на руки — сам не знаю, как так получилось. Смотреть, как она ковыляет следом, тяжело дыша на каждом слове, для меня оказалось невыносимым.
Теперь уже фыркнула Славя.
— Они не просто разбойники, — положив мне голову на грудь, выговорила она. Я прямо так и чуял идущий от Катьки запах ядреного девичьего пота — и он пробуждал во мне мужское. Словно вторя моему естеству, Менделеева сама была не против ощутить себя воплощением беззащитности в моих руках.
Но больше всего ей хотелось, чтобы я воспользовался этой беззащитностью.
— Они опытные и мало перед чем останавливающиеся убийцы.
— И Белые Свистки им вот так запросто разрешают разъезжать с оружием наперевес?
— Нет. — Она покачала головой. — Но они не спрашивают разрешений и редко попадают в передряги, подобные этим. Странно, что ты о них не знаешь. Они ведь охраняли твой род, Рысев.
Я ничего не ответил, лишь закусил губу. Диалог с Кондратьичем, откладываемый раз за разом, снова напомнил о себе колокольчиком.
Поговори, мол, со стариком о прошлой жизни, пока окончательно не попал впросак.