Князь Рысев 3
Шрифт:
Неплохо, направлял бы он все это еще в правильное русло...
Романовна встретила его атаку без особого пиетета. Там, где Орлов видел себя беспощадно жалящей осой, она без особого энтузиазма, с ленцой, отбивалась.
Чтобы через мгновение устроить форменное шоу.
Она пишет, как набатом прозвучало у меня в голове, и я, наконец, увидел. То, что я принимал за фехтование, выпады, репризы и батманы, на самом деле были слова.
Кончик шпаги перед каждым ударом выписывал буквы — Романовна строчила повесть о своей маленькой, нелегкой победе. С издевательской ухмылкой на лице склоняла,
Вот зачем она учила нас писать шпагами — ее уроки на деле не имели никакого отношения к фехтованию. Ее задачей было научить нас вкладывать в слова смысл. Наполнить наши будущие заклинания не только волей, но и всей силой русской речи.
Силен и могуч русский язык.
Орлов защищался, будто лев. Стоило отдать должное его учителям — свой хлеб они жевали не зря. По крайней мере, приучили мальца держать клинок не как острую дубину.
Романовна опробовала его защиту междометием, не договорив, нарисовала точку с запятой. Клинки щелкнули друг о дружку в неистовом батмане, высекая искры — оборона мажорчика пусть и трещала по швам, но напор держала. Тогда Романовна схитрила. Юркая, словно обезьяна, она закружилась вихрем. Кончик шпаги уже писал сыну судьи поражение. Не стесняясь поэтичности, не чураясь филигранности стиля, она обрушилась на него жалящим штормом.
Шпага кольнула Орлова в плечо, скользнула к колену, заставила парнишку вскрикнуть, прежде чем рухнуть наземь. Размашистый удар прошелся по груди, лишь чудом оставив рубаху целой. По-женски издевательски Романовна закончила свой рассказ о победе, поставив точку: ткнула кончиком острия Орлова в нос.
Боль заставила мальчишку залиться слезами. Нехотя, но все же принимая реальность, он поверженно поднял руку, говоря, что на сегодня усвоил урок.
— Следующие? Ну же, ну! Покажите себя, ведь вы же, — она хмыкнула, будто сомневаясь в том, что говорит, — мужчины.
Укол пришелся в самое сердце. Умелой манипуляторшей она заиграла на нас, словно на скрипке.
— Зачет автоматом всякому, кто сумеет утереть мне нос! Будьте же джентльменами, предложите даме платок! — пообещала она, и это сыграло свою роль.
Желающих испытать удачу прибавилось. Каждый мнил, что раскусил хитрость ее приемов. Да и Орлов — ну кто такой этот Орлов? Они-то сами справятся куда лучше, не дадут застать себя врасплох...
Как же, не дадут. Вторая троица игроков сгинула куда быстрее первой. Если сын судьи умудрился оказать хоть какое-то сопротивление, то эти олухи лишились всякого шанса почти с самого начала. Романовна расправилась с ними в три предложения и один короткий абзац.
Мне почти казалось, что я вижу — она пишет о былых сражениях, своих и не очень.
— Ну? Есть еще желающие?
Я сделал шаг вперед. Женька поймал меня за руку, зашипел, будто змея:
— Ты что? С ума сошел?
— Ты со мной или нет? — вопросом на вопрос отозвался я. У Дельвига не спрашивал — толстяк хоть и трус, но друзей в такой миг не бросит.
Да от него и не требовалось сражаться.
— Ну знаешь, Федя... — Жека
Кажется, как раз сейчас такой момент и настал.
Николаевич начал следить за нами с любопытством. Словно хотел глянуть, что же на этот раз выкинет достославный Рысев, за спиной которого куча грешков.
Сев поудобней, он облокотился на излюбленную трость, прищурил глаза, спрятал довольную ухмылку в усах.
Словно все это представление только для одного меня.
— Ну что же вы, господа? К бою!
Она сразу поняла, кто в нашей троице опасней остальных. Если с другими можно было играть, как кошка с мышью, то во мне она чуяла угрозу.
Словно где-то внутри у нее было свое особое ясночтение, заточенное на воинском инстинкте.
Словно осатаневшая, она бросилась на меня в яростной атаке. Клинок выписывал мне одно обвинение за другим, не ведая пощады. Я ответил сарказмом. Почерк мой оставлял желать лучшего — до остро отточенной грации Романовны мне было как до Китая раком. Смешная острота из-за моих кривых рук прозвучала как скверная шутка, но на лице женщины отразилось удивление. Что ж, кажется, она не ожидала, что хоть кто-то раскусит ее методику боя.
А другой, которому подсказали, сможет выдумать свою.
Она не стала пробовать на вкус мою защиту дальше. Рывком расправила простыню плаща, махнула им перед моим лицом — жесткое полотнище, хлопая по воздуху складками заставило меня отступить, спрятало мерзавку от моих ударов.
Что будет дальше, я знал.
Она первым делом завалит Женьку — худосочная шпала, выше ростом и с длинными руками соперником ей не был, но расчет был верен. Напади она на Дельвига, и Женька сможет ударить ей в спину. Пусть подло, пусть мерзко, пусть сама благородная суть рода не позволит ему этого сделать, но она опасалась.
Видимо, был печальный опыт.
Дельвиг держался молодцом. Швырнув былую нерешительность в бездну, он стоял в красивой стойке, заложив руку за спину. Словно толстяк был сейчас не на импровизированной школьной арене, а на палубе готовящегося к абордажу корабля.
И пусть дрожат колени, а страх крадется в душу — он встретит соперника как подобает.
Поэт, одним словом, по другому-то и не скажешь...
Я ударил наотмашь, подцепив край плаща шпагой, тряпкой швырнул его за круг арены, кольнул снизу, наткнулся на блок. Романовна заскрипела зубами — она ждала от меня отступления, но никак не дерзкой, решительной атаки. Все ее былые планы разом отправились к чертовой бабушке.
Мне страшно хотелось, чтобы ясночтение не было столь однобоким. Хотелось украсть у Биски ее право читать чужие мысли: мне жаждалось хоть краем глаза взглянуть, что за идеи роятся в голове этой женщины.
Она жила на чистой импровизации. Не оставалось даже сомнений, по каким именно причинам она приглянулась Николаевичу — против такой-то словоохотливой фехтовальщицы не найдешь и слова против сказать.
Зато у нее их было вагон и маленькая тележка. Надо отдать ей должное — тот кортик, что я подарил Кондратьичу, следовало бы передать ей в руки.