Князь Рысев 3
Шрифт:
Но ведь в машине-то двигателем я ее быть заставил...
Биска прочла мои мысли о последнем. Сей жуткий эпизод собственной жизни был ей не по вкусу, заставил скривиться. Мне же оставалось только хлопнуть руками по лодыжкам — ну прекрасно! Теперь обе барышни смотрят на меня так, будто ждут не дождутся, когда я исчезну.
— Для того чтобы заставить беса служить на пользу людям, нужно нечто, что будет держать их в узде, Рысев. Если тебе примечталось, что всех наши заслуг — только псевдовласть над демонами, то ты глубоко ошибаешься. Каждый род в своей мере служит нам. Менделеевы нашими стараниями вместо наркотиков изготавливают целебные
Ага, хотел крякнуть я в усмешке. Там, где у вас черт ногу ломал, у нас сантехник дядя Вася за полбутылки готов был из говна конфетку сделать. Да и что-то подсказывало мне, что акведуки тут тоже не обладатели рогов с копытами придумывали.
Егоровне оправдания не требовались, она предпочитала оставить мое неверие мне же самому. Какой ей резон спорить с мальчишкой, которому абсолютно чужды законы этого мира и общества?
Я выдохнул. Лифт не спешил — до скоростей собратьев из многоэтажек ему было еще ой как далеко. Воображение рисовало дюжего, здоровенного черта, что крутит ворот мотора, пытаясь нас опустить. Биска огладила мой пояс, коснулась кончиком языка обнаженной шеи, сладко зажмурилась — я обернулся к дьяволице, и она прижалась ко мне в страстном поцелуе. Егоровна осмотрела нас с неким отвращением, я же не мог понять — что на Биску нашло? В ладонь мне скользнуло нечто маленькое и хрупкое: я бросил взгляд краем глаза. В руке у меня появилась сургучовая печать.
— Раздавишь ее, и я к тебе приду, сладенький, — укусив меня за ухо, следом шепнула дьяволица, тут же отстраняясь.
В голове не укладывалась та мешанина новой информации, что сейчас пролилась мне на голову. Еще пару дней назад я готов был сказать, что этому миру свойственны маленькие шалости, необычности и чудеса. Сейчас же всеми руками и парой ног готов был голосовать за то, что здесь творится самый лютейший треш: где-то на грани бреда, а может быть, даже и выше.
Здравый смысл поверженно поднял руки, говоря, что сдается — пускай все происходящее воспринимает кто-нибудь другой, а то он уже попросту не вывозит.
Язык трещал от тысячи вопросов, которые желали словами пролиться, да в самые уши Егоровны — захочет ли она давать мне ответы?
Отрицательно покачал головой.
— Простите, но это цирк.
Я сам не заметил, как уголки рта растянулись в улыбке. Смешок безумия вырвался из меня, заставил льнущую ко мне Биску посторониться, холодно отойти прочь. Смех — некрасивый, горький, туповатый овладел сознанием.
— Что? — В голосе старухи не было и намека на возмущение, ей просто стало любопытно, что же меня так рассмешило.
— Это какой-то цирк, говорю. В чем заключался план нападавших? Если им нужен был источник силы, к чему устраивать весь этот никчемный фарс? Гробить с два десятка своих людей в бессмысленной атаке, когда к этому вашему источнику можно было попросту спуститься на лифте? Они не знали про него? Это может звучать только как шутка.
— Заблуждаешься. — Егоровна отвечала совершенно серьезно. На миг мне подумалось, что за всем этим стоит она собственной персоной.
— Твоя ошибка в том, — продолжила она, — что ты ожидаешь наличия четкой, хорошо спланированной структуры. Но что, если противник хочет, чтобы мы думали, что это самое обыкновенное покушение?
— И потому был пущен ложный слух о том, что здесь будет представитель Императорской семьи?
— Верно. — Старуха
Егоровна мне уже расписывала до того все прелести бурлящей среди благородных паники. Битва огня, льда и холода, желание свести старые счеты и расквитаться за былые поражения обратит и без того аховую ситуацию в катастрофу. Имперская гвардия закроется вместе с важной особой в вип-зоне, откуда не будет казать носа и ждать подкрепления.
Егоровна кивнула, будто прочитав мои мысли.
— Верно, Рысев. В планах было заставить нас торчать наверху, ожидая следующих нападений. Может быть, они повторились бы.
Мне на миг показалось, что мы с третьего этажа спускаемся уже целую вечность. За это время можно было доехать до края земли.
Словно вняв моему бубнежу, мотор, наконец, остановился. Кибитка салона качнулась, тут же уперевшись в каленую сталь захватов, остановилась. Двери, словно собиравшиеся вот-вот пустить нас в сказку, распахивались медленно и осторожно.
— Но тогда что мешало вам расположить прямо здесь охрану? Поставить полк солдат и поджидать нечестивца.
Старуха выдохнула, выходя наружу, покачала головой.
— Ах эта юность, ах наивность. Я могла бы только тебе позавидовать, чужак. Хотя сделаю скидку — может быть, в вашем мире не принято беречь солдат?
По глазам мне тот же час ударил яркий синий цвет. Корень вдохновения местных актеров походил на огромных размеров неистово светящийся булыжник, накрытый сеткой.
Я сделал шаг ему навстречу, разглядывая кошмар трипофоба. Душа творчества была одновременно многогранна и гладка, словно лежавший десятилетиями на дне реки гладыш-булыжник.
Он манил к себе взгляд — от удивления я разинул рот. В каждой грани я видел чудо рождения, будто мог созерцать, как творческая жилка порождает безумие идей в чужих головах. Мелкая сказка норовила обратиться поэмой. Поэмой? Эпическим сказанием с десятком неоднозначных финалов. Из прилипчивой, навязчивой попсовой песенки прорастали семена симфонии. Картины, только что завершенные, вот-вот собирались ожить неистовым сражением, ночью любви, чем-то еще.
Он звал меня дивным, чарующим голосом. Затуманивая рассудок, спешил нарисовать передо мной облик прекрасной девы. Обнаженная Майка оглаживала упругую, только и ждущую моих касаний грудь. Схватив меня за руку, торопилась обратиться Алиской. Велес жаждала ласк — везде и всюду. Возбужденной, едва ли не изнывающей по моему вниманию девчонкой охнула Менделеева, хитро улыбнувшись. Маленькая плеточка в ее руках как будто так и просилась лечь в мою руку и преподать этой плохой девочке еще один урок.
На миг облик камня вновь замаячил перед глазами. Обман растаял, но манить не перестал. Вырывая из сотен тысяч стихов по строке, он умолял, чтобы я не стеснялся. Возьми, коснись, огладь...
Словно зачарованный, забывшись, потянул к нему ладонь, но Егоровна меня остановила.
Схватила за руку, отвесила по щекам пару обидных чувствительных затрещин. Морок, звавший меня к камню, исчез, голос поэзии заглох. Словно подкошенный, я рухнул наземь.
— Это одна из причин, — пояснила мне старуха, помогая подняться на ноги. — Камень токсичен. Он не только делится своим вдохновением, вплетая жизнь в представления и концерты. Он эту самую жизнь понемногу забирает.