Князь Рысев
Шрифт:
— Ты знаешь, ведь могло при этом не быть и пятой, и четвертой. Он мог разделать тебя в картишки на раз-два, как грецкий орех. — В ее голосе мне послышался вполне справедливый укор.
— Только в том случае, если разом перестанет быть азартным игроком, — подмигнул я. — Ему не столько важно победить, как хорошенько пощекотать себе нервы. Ты видела, как в его глазах горел самый настоящий, всезастилающий азарт? Он чувствовал себя счастливым, когда мы в пятый раз раскинули колоду.
Бися снова кивнула.
— Он слишком увлекся. Все остальные, что были поблизости, тоже. Признайся, хвостатая,
Шестерка вин выпорхнула из моего рукава, легким пером закружилась в потоках жаркого, знойного ветра, прежде чем рухнуть наземь.
— Ах ты ж… гребаный… — Она не договорила, отрицательно качая головой, а я чувствовал, что сам Ад вместе с ней благоволит моей отважной глупости.
Обиталище Сатаны больше напоминало какую-то клоаку, нежели место, где обитает царь демонов. Едва мы вошли, я оставил все ожидания при себе — в конце концов, кто я здесь такой, чтобы все следовало моим представлениям? Но нищие, обшарпанные стены какого-то подземелья? Свет тускло горящих факелов, вот-вот обещающих погрузить все в беспроглядную тьму? Впрочем, грешник плетущийся на последний суд, явно должен испытывать благоговейный ужас, а не разглядывать расставленные в нишах скульптуры. Стражи не было и одновременно была — пряталась. В конце концов, кто в своем уме наберется достаточно смелости — или же глупости? — чтобы заявиться сюда с оружием в руках и напасть на того, кто способен размазать лишь одним взглядом?
Под его темнейшеством от тяжести корчились грешники — сотканный из самих душ трон приводил в трепет. Завывая, пытаясь вырваться, грешники стенали о собственных прижизненных злодеяниях на куче незнакомых мне языков. Их общий гомон складывался в лютую какофонию несуразных, режущих уши звуков. Будто кто когтями по школьной доске царапал…
Сатана не желал ведать единство облика — словно поэт. Он спешил воспеть своим образом все и сразу. Ужас, страх, адскую боль и возмездие.
На меня смотрел лик возмездия, раздевающий душу с головы до ног. Захоти он — и оставшиеся, не выросшие в том треклятом саду грехи грязными червями спадут с меня, чтобы утащить на ближайшую сковороду.
Он не хотел.
Биска смогла меня удивить. Ленивая в остальном, здесь она проявила недюжинную инициативу. Устав тащиться где-то в хвосте, вышла на поклон и представила меня — своему отцу.
Сказать, что я удивился — значит сильно приврать. Я глянул на нее по-новому, осматривая с ног до головы. Она не стеснялась моего изучающего взгляда, скорее, наоборот — ей хотелось, чтобы я не упустил каждую деталь ее стройного, красивого тела. Расправила волоса, пригладила рога, будто это в самом деле было возможно.
Он ответил ей кивком, велев сгинуть с его темнейших глаз и не являться, пока он не позволит, что она в тот же миг и исполнила.
Он не просил — требовал. Могущества, подобные ему, не терпят ни наглости, ни нахальства, ни хамства. Как не терпят и лизоблюдов. Я решил молчать, внимая каждому его слову —
Я склонил голову набок, приготовив ответ, что какой-нибудь ерундой точно заниматься не стану. А вот что-то дельное…
Сатана оказался дьяволом дела, непустых разговоров — все, что от меня требовалось, так это очистить его алтарь от порочащей его скверны. Остановив жестом мои лишние вопросы, сказал, что до тех пор мою душу будет грызть та чертовка, которую я уже принял в свои подручные. Она и укажет место, скажет, когда придет время. Заветная бумажка, пропуск в офицерский корпус, лежала на широких ладонях лакееподобного черта. Разодетый в подобие ливреи, пытаясь сохранять напыщенный, занятой вид, он вытянутой каланчой прошествовал ко мне, протягивая ее. Я чуял, как меня насквозь колотит неуверенностью в следующем своем шаге, будто подписывал себе смертный приговор. Или обещал перетаскать воду в сите — какую там еще бесполезную работу доверяли бесам в старых бабушкиных сказках? Но здесь не ждут, а неуверенных равняют с обиженными и возят на них воду. Не мешкая более ни секунды, я принял свой дар. Едва коснувшись ее, почему-то испытал облегчение, будто только что скинул немалых размеров камень с души. Раскрыв лист, пробежался по нему глазами — в царстве обмана следовало быть осторожным, как нигде. В конце концов, не я ли только что обманул своих противников самым наглым образом?
Руку мне тотчас же обожгло, красная метка проступила из-под кожи — то самое проклятие, о котором мне рассказывал Ибрагим. Не сойдет до тех пор, пока мой долг не будет выплачен, подсказывал мне призванный интерфейс — должен же я знать, чем меня «наградили». Глянул владыке бесов в глаза, но в них ничего не отражалось, кроме дикой, неизбывной усталости.
От него исходила плотная аура опасности. Он всем своим видом давал понять, чтобы я даже не пытался прочитать его. Или попытался, но тогда он сочтет это нападением и точно забудет обо всех законах адского гостеприимства.
Биска, сказал он, проводит меня.
Она и проводила в кабинет Егоровны. Уверен, из нее и Сатаны точно бы получилась сладкая парочка. Если он и в самом деле не сидит у нее в служках — каково это, держать самого повелителя демонов за яйки? Я пообещал, что узнаю о том как-нибудь в следующий раз.
Егоровна как будто разом поубавила в опасности, когда я вышел из адских врат. Бисю будто языком слизало — вместе с нами на выход она не пошла, сославшись на то, что ей нельзя. Интересно, что было бы, если бы я ей приказал? Впрочем, не важно.
Я положил перед старухой на стол подписанный самим Сатаной лист бумаги, она взяла его. Я смотрел на нее с улыбкой, ожидая, что сделает дальше. Порвет? Скомкает, швырнет в мусорную корзину? Подпалит каким-нибудь чародейским фокусом?
Вместо этого она источала неверие, то и дело бросая взгляды куда-то в угол. Глянул туда же, и показалось, что вижу женственные очертания Биси. Интересно, что она говорит? Оправдывается? Плачет? Я не сомневался в ее актерском таланте и хитрости, впрочем, как и в способности Егоровны раскусить ее на раз-два.