Князь Святослав
Шрифт:
– Вот вам и князь, киевляне, - сказал Святослав, указывая на старшего сына.
– Любите и жалуйте.
– Добро, добро!
– произнесли бояре.
Грекиня, которая была взрослее мужа на пять лет и опытнее и выглядела ему старшей сестрой, совсем утеряла прежний постный вид монашки и выглядела теперь бодрой и игривой.
Она толкнула мужа в бок и тот по-ромейски поклонился. Бояре заулыбались:
– При такой хлёсткой бабе, гляди, и он вскоре в ум войдёт.
– А нам младшего, - сказали древлянские
– Бабка Ольга Коростень пожгла, а внук будет его отстраивать и блюсти.
– Дело, дело!
– порешили бояре, дружина и старцы градские.
Олег уткнулся в подол матери и ответил:
– Никуда я от матушки не пойду. Ну вас…
– А ты, сын, с матушкой и поедешь на чужую сторону. И ту сторону привыкнешь своей считать… Ты будешь там княжить.
– Эта невидаль, - ответил мальчик, - я лучше в прятки поиграю.
Все заулыбались. Святослав погладил его по волосам:
– Все как будто довольны.
– Ай нет, князь, - сказали новгородские бояре.
– Вот поделили князей, а нас-то и забыли.
Создалось неловкое молчание. Никто первым не хотел вспоминать о Владимире, самом младшем сыне Святослава. Сыну холопки вроде княжить не пристало. Все глядели на Святослава, а он молчал. Знал он нрав новгородцев, - строптивых, разборчивых, сварливых, прогонявших своих князей-варягов за море, а сейчас управлявшихся посадником. Святослав не хотел им навязывать своего любимого сына. Взбунтуются да малолетка и утопят, али отравят.
Тогда Добрыня сказал:
– Есть ещё один наследник у великого князя, пресветлые бояре.
Он не назвал имя, но все насупились. Никто не выскочил первым со своим мнением. Так этим дело и кончилось. Князь распустил думу и уехал к кривичам. А через несколько дней заявился к нему в лес холоп от Малуши из Будутина, она просила Святослава немедленно приехать: прибыли послы из Новгорода, просят отпустить к ним Владимира на княжение. Святослав тут же прибыл в Будутино. Выслушал послов.
– Вот у Владимира есть мать, есть дядя… Пусть решат, я уезжаю за море… И на всё согласен.
Добрыня пояснил:
– Новгородское вече согласно принять Владимира… А уж мы за него постоим…
А мальчик Владимир в это время играл с собачонкой, ему не до престола.
Когда дело было улажено и Святослав оказался наедине с Малушей, он не узнал её: куда девалась робость, сковывающая душу холопке. Перед ним стояла мать новгородского князя. Он невольно залюбовался ею:
– Прощай, Малуша. Ты уезжаешь на самостоятельную жизнь, а я в новый поход. Может быть мы больше никогда не увидимся. Не поминай лихом, я любил тебя пуще жён и никогда не забуду.
– Сокол ты мой ясный, - ответила Малуша.
– Любовь - тепло и свет. В одном мгновении любви - целая жизнь. Нет в жизни счастья выше и сильнее, чем наслаждение любовью, но лишь тогда, когда любовь свободна. Я любила бы тебя крепче, если бы к этому была не принуждаема…
Святослав удивился.
– Ты так горячо любила, что мне казалось - это искренно. Выходит, ты притворялась?
– Отчасти. У нас, женщин, только одно оружие - хитрость и притворство. Милый князь, нельзя искренно любить того, кого боишься.
Князь подумал и сказал:
– Однако ты умнее, чем я думал.
– Я тебя любила, ты лучше других, однако, я не убеждена, что в одно время, пресытившись мною, ты не выменяешь меня на пса или не продашь на базаре другому, из одного только побуждения, чтобы освободиться от надоевшей холопки.
Святослав расхохотался:
– Поступают так искони. Но я, кажется, не сделал бы этого. И беспокоилась ты напрасно. Тебе ни в чём не отказывали.
– Ни богатства, ни знатность не избавляют женщину от унижения, пока она в зависимости. А зависимость ждёт женщину везде. Я знаю только один случай, когда женщина была независимой - твою мать Ольгу. Но это как раз один только раз случилось на моей памяти. Я слышала, что прежде женщине было легче…
– Мне не нужно друга, который во всем со мной соглашается. Тень делает то же самое, даже лучше, - сказал Святослав.
– Живи, как хочешь. Теперь в твоих руках и своя судьба и судьба сына. Вырасти хорошего хозяина своей земли. Надейся на Добрыню. Очень дельный парень. Немножко плутоват, но это не повредит. Он даже с новгородскими боярами будет ладить и при случае, кому надо даст взбучку.
– Да, начинается новая жизнь. Предстоит ли мальчику уцелеть и послужить родной земле, или недовольные бояре задушат его.
– Ухо держи востро. Новгородцы - ухарцы, вольница. Я их сам опасаюсь. Они привыкли к своевольству. У них каждый голодранец на вече глотку дерёт. Ну вот, посудачили… Тяжело расставаться. Ты знаешь, как я тебя люблю. Но если в моих делах любовь или даже семья являются помехой, я всегда, хоть и скрепя сердце, отказываюсь от счастья ради долга… Я - воин.
– Знаю. Слава, корысть всегда у вас, князей, заслоняла дорогу к счастью.
– Что делать? Извечно так. Но если хочешь, поедем вместе за Дунай… Немало дружинников берут жён в походы. И даже при случае те берутся за меч.
– Хоть и надоела мне эта золотая клетка - княжеские хоромы… Но сына я не брошу… Впрочем… Да… У тебя есть там жены?
– Да, есть одна, гречанка… С крестом ходит, кланяется доске с изображением удавленного бога…
Малуша выпрямилась, строго сказала, как отрезала:
– Не хочу на Дунай. Кроме того, я - христианка.
– И жена моя дунайская - христианка. Ну и что же?
– Новая вера запрещает поганские привычки - держать табуны жён. Это - варварство.
– Откуда слова такие? А? Матушки слова.