Князь Тавриды
Шрифт:
По окончании отпевания, когда запели «вечную память», сделав одиннадцать выстрелов, войска произвели троекратный беглый оружейный огонь.
Церковь огласилась рыданием присутствующих.
Штаб и обер-офицерам были розданы золотые кольца с именем покойного фельдмаршала.
Четырем полкам были розданы на каждого человека по рублю серебром.
Тело покойного оставалось еще на несколько дней в монастыре, а затем было перевезено в Херсон и 23 ноября положено в крепостной соборной церкви во имя святой Екатерины, в особом склепе, куда все желающие могли входить и служить панихиды.
Особенно горевали о Григории Александровиче солдаты.
— Покойный, его светлость, — твердили они, — был наш отец, облегчал нашу службу, довольствовал нас всякими потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети; не будем иметь подобного ему командира; дай Бог ему вечную память!
Но были люди, которые обрадовались смерти светлейшего князя.
Прежде всего — все придворные.
Рады были смерти Потемкина и его родственники, получившие от него огромное наследство в десять миллионов и неисчислимые художественные сокровища.
В память Потемкина государыня кроме памятника приказала изготовить грамоту с перечислением всех подвигов и хранить ее в соборной церкви Херсона.
В степях Бессарабии, на том месте, где умер «князь Тавриды», возвышается небольшая пирамида.
XXIII. Послесловие
Гигант пал.
Князь Тавриды, жизни и действительности которого мы посвятили наше правдивое повествование, отошел в вечность.
Остается сказать лишь несколько слов о судьбе оставшихся в живых второстепенных выведенных нами героев и героинь и о судьбе останков светлейшего князя Тавриды.
Эта судьба последних, как и жизнь и смерть русского Алкивиада, не из обыкновенных.
Калисфения Фемистокловна Мазараки не выдержала монастырского заключения и, не получая ответа от своей дочери, поняла, что последняя оставила ее на произвол судьбы.
Бывшая куртизанка загрустила, а через год с небольшим после приезда в монастырь утопилась в монастырском пруду.
Начальство монастыря, впрочем, приписало это несчастной случайности, и наложившая на себя руки грешница была похоронена по христианскому обряду и нашла успокоение от полной треволнений жизни на монастырском кладбище.
О судьбе матери Калисфения Николаевна узнала лишь после смерти Григория Александровича, кстати сказать, не очень ее огорчившей — она уже успела себе составить большое состояние.
Равнодушно узнала она и о том, что ее матери уже нет в живых. Эгоизм, почти нечеловеческий, нашел себе воплощение в этой красавице.
Возмездие, впрочем, не заставило себя ждать. Года через три после смерти Григория Александровича она увлеклась венгерцем — наездником из цирка, который сумел быстро обобрать красавицу и убежать с ее капиталом за границу.
К довершению несчастья, Калисфения Николаевна заболела. У нее сделалась оспа, поветрие которой было тогда в Петербурге.
Крепкий организм выдержал болезнь, но… она встала с постели уродом.
Когда она подошла к зеркалу, то невольно отшатнулась.
Изрытое лицо, глаза, лишенные ресниц, с воспаленными веками, поредевшие волосы сделали неузнаваемой за какие-нибудь два месяца очаровательную женщину.
Калисфения Николаевна зарыдала.
Это были первые серьезные слезы ее жизни — горькие слезы безнадежного отчаяния.
Она поняла, что ее жизнь кончена. Красота и деньги были главными рычагами ее существования. У нее не было ни того, ни другого.
На другой день ее нашли повесившеюся на шелковом шнурке в том самом будуаре, служившем алтарем поклонения ее исчезнувшей красоты, где было принесено столько жертв, где несколько томительно-сладких минут провел Владимир Андреевич Петровский-Святозаров.
Она висела на крючке, вбитом в потолок для снятой на летнее время люстры.
Искаженное лицо удавленницы обращено было к висевшему на стене большому портрету, из золотой рамы которого насмешливо смотрел на нее Григорий Александрович Потемкин.
Восточный домик после смерти Мазараки был приобретен родственниками покойного Потемкина и лучшие вещи, вместе с портретом светлейшего князя, вывезены, а другие распроданы.
Вырученные деньги, как выморочное имущество, поступило в казну.
Домик был заколочен наглухо.
О нем на Васильевском острове сложилось множество легенд, пока, пришедший в ветхость, он не был продан на слом уже в конце царствования императора Александра I.
Княгиня Зинаида Сергеевна Святозарова была глубоко потрясена вестью о кончине Потемкина.
Она нашла, впрочем, утешение в своем «новом» сыне, который свято сдержал слово, данное им светлейшему — быть опорой матери, умершей через десять лет после смерти Григорий Александровича.
В царствование императора Павла и особенно Александра I князь Владимир Андреевич Святозаров сделал блестящую карьеру.
Аннушка и Анфиса нашли себе приют в одном из отдаленнейших и строгих женских монастырей и постриглись в монашество, сделав богатый вклад из оставшихся нерозданных денег, взятых с собою из Петербурга.
Игуменья этого монастыря отличалась святой, почти отшельнической жизнью. Она начала в нем с самых тяжелых трудов послушницы около тридцати лет тому назад и дослужилась до звания игуменьи за свое более чем строгое житье.
Кто она и при каких обстоятельствах поступила в монастырь, — никто из монашек не знал.
Для Аннушки в лице игуменьи, матери Досифеи, мелькнуло что-то знакомое.
Бывшая горничная княгини Святозаровой стала напрягать свою память и вспомнила.
Мать Досифея оказалась не кто иная, как пропавшая без вести графиня Клавдия Афанасьевна Переметьева.