Князь Тавриды
Шрифт:
— Коли искреннее раскаяние чувствуешь… Бог простит… Он милостив… «Не до конца прогневается, ниже век враждует». В писании сказано… Не мне отговаривать тебя от твоего подвига… Сам Господь, быть может, вразумил тебя… Только вот что… княгинюшке своей ты все это расскажи, может, она сыночка своего и найдет…
— Ох, идти-то мне к ней боязно… — сквозь слезы прошептала Анна Филатьевна.
— Что тут боязно, передо мной покаялась, и перед ней покайся… К Богу-то тоже идти надо с душою чистою…
— Ох, боязно…
— Со мной пойдем, чего не сможешь… я доскажу…
— Пойдем, Анфисушка, пойдем… Только вот с этими закладами справиться, с завтрашнего дня, чай, ходить начнут узнавать, что и как…
— Как же с ними ты сделаешь?..
— Раздам, все раздам… дарма, за помин души раба Виктора.
— Пойдем-ка спать теперь, касаточка, утро вечера мудренее. Помолимся, да и на боковую…
Анна Филатьевна с Анфисой отправились в спальню.
Долго молились они перед образами, и обе плакали…
Кончив молитву, старушка перекрестила Анну Филатьевну и пошла на кухню.
Она сразу заснула.
Анна Филатьевна не могла от пережитого волнения долго сомкнуть глаз и задремала только под утро.
IX. Неожиданная благодетельница
Был седьмой час утра, когда в парадной двери дома Галочкиной раздался первый звонок.
Анна Филатьевна еще спала.
Первым посетителем оказался тот чиновник, который на панихидах и накануне на похоронах пророчил всем, что заложенные у «Галки» вещи пропадут и грозился дойти до самой царицы.
Ему отворила Анфиса. Она встала рано и была очень сосредоточена. Ее на самом деле поразила исповедь ее хозяйки и благодетельницы.
Проснувшись и помолившись Богу, она раздумалась о людских прегрешениях.
— Вот, кажется, живут люди… дом — полная чаша, истинно Божеское благословение на нем почет, а поди ж ты, что на поверку-то выходит… Что внутри-то гнездится… Так и яблоко, или другой плод какой, с виду такой свежий, красивый, а внутри… червь… Так-то…
Эти философские рассуждения старушки прервал раздавшийся звонок.
Анфиса поплелась к двери…
— Пошли… поехали… Прости, Господи!.. — ворчала она.
Чиновник вошел с видимо напускною важностью.
— Хозяйка дома?
— Спит еще…
— Спит. Мужа вчера похоронила, а спит.
— Да что же ты ей, батюшка, не спать прикажешь, столько дней намаявшись и всю ночь глаз, может, не сомкнувши… — рассердилась Анфиса.
— Ночь, говоришь, не спала?
— Вестимо, не спала, этакое горе.
— Ну, им, богатеям, такое горе с полгоря…
— Деньжищ, чай, покойный уйму оставил?
— А ты, ваше благородие, считал…
— И считать нечего… знаем… слухом, чай, земля полнится…
— Не всякому слуху верь, ваше благородие, да если и впрямь денег много… разве с ними-то, окаянными, горя люди не видят… еще большее…
— Да ты, кажись, тетка, начетчица, с тобой не столкуешь. Мне бы хозяйку повидать…
— Вот проснется… выйдет…
— Проснется… выйдет… Мне тоже не досуг, на службу царскую надобно…
— Так и иди на службу, а уж не обессудь, будить не стану; пусть поспит, болезная…
— С чего это ты к ней больно жалостлива, али вчерась щедро одарила?
— Это тебе, ваше благородие, ни к чему. А будить для тебя не стану, вот весь и сказ… — окончательно озлилась старуха.
Чиновник, видя непреклонность служанки, смирился.
— Что ж, и не буди, коли на самом деле она всю ночь не спала… я подожду.
У него мелькнула мысль, что если «Галчиху» разбудят, она встанет злая и, пожалуй, что табакерка его и впрямь пропадет.
Надежда дойти до царицы при близком знакомстве хозяйки дома с местным квартальным представилась ему вдруг делом довольно затруднительным.
— Что ж, посиди, я не гоню… — смилостивилась и Анфиса.
Чиновник сел на один из стульев, стоявших по стенам залы. Анфиса тоже присела.
— Я, собственно, насчет одной вещи.
— Заложена?
— Заложена.
— Отдаст…
— Не врешь?.. Потому у меня теперь денег нет, подождать попросить пришел недельки с две до жалованья… — заметил чиновник.
— Отдаст… так отдаст…
— Как, так?
— Так, без денег…
— Да ты, тетка, в уме ли?
— Да что же ты, ваше благородие, диву дался… точно отдать нельзя.
— Без денег?
— Ну, вестимо, без денег… На помин души покойника, все раздаст, что заложено было… Вечор мне так сказала, так и сделает…
— Не врешь?
— Пес врет, ваше благородие.
— Ну, дела, дивные дела… От Бога, видно, ей так внушено было…
— Вестимо, не от беса, прости, Господи!
Старуха перекрестилась.
— Так ты, тетушка, вот что, ее не буди… Пусть спит… — сказал чиновник.
— Да я и не буду…
— Я и говорю, не буди… Добреющая, видно, у ней душа… Не ожидал, признаюсь, не ожидал… — потирал руки чиновник. — Без денег и без процентов…
— Дивные дела… А уж за душеньку покойного мы замолим.
— Вестимо, молиться надо… Пусть спит, голубушка, пусть спит… — говорил чиновник.
— Ты вот что, ваше благородие, здесь побудь, а я пойду на кухню, самовар наставлю, а ежели кто позвонится, уж не поставь себе во труд, отвори…
— Иди, иди, дивные дела! — продолжал повторять чиновник, ходя по зале.
Через несколько времени раздался звонок. В дверь влетела раскрашенная дама.
— Вы уже здесь! Как я рада! — воскликнула она при виде отворившего ей чиновника. — Видели! Отдает?