Князь Владимир. Книга 2

Никитин Юрий Александрович

— Есть…— буркнул Тавр, глаза его хитро блестели.

— Какая?

— Когда сам отравишь.

Владимир хмыкнул:

— Самый здоровый смех — злорадный. Все верно, свою корову труднее вырастить, чем извести чужую. А пряник дают тому, у кого она есть. И никому нет дела до того, честно или нечестно она тебе досталась!

Тавр писал, а он со стесненным сердцем подумал, что о благе ли Руси печалится сейчас? И так ли жаждет знать, о чем говорят во дворце… или же хочет знать о каждом Ее дне?

Теперь ворота в Киеве были распахнуты как днем, так и ночью.

Усобица кончилась, мертвых выносили из города как через Ляшские ворота, так и через трое других. А в город гнали стада, из ближайших сел спешно явились плотники и столяры. В ограбленном и разоренном городе работы много.

Владимир, исхудавший и черный от недосыпания, не слезал с седла, всюду стараясь поспевать, решать, перестраивать, крепить, сажать своих людей на земли, на должности, на столы. Завтра уцелевшие киевские бояре опомнятся, надо успеть именно сегодня взять в свои руки как можно больше!

На ходу, не слезая с коня, решал дела как важные, так и мелкие. Забыл когда по-людски ел за столом, а когда иную девку хватал, то плоть тешил не снимая сапог, и не успевал застегнуть пояс, как в прояснившейся голове уже роились новые способы обустроить Русь, чтобы все короли и базилевсы от зависти передохли.

На полном скаку остановился возле Панаса, тот руководил постройкой моста, окинул цепким взглядом:

— Ишь, вроде бы жизнь собачья, а раздобрел! Вон и брюхо выросло…

— Где брюхо? — удивился Панас. Он пощупал живот, что стал, правда, шире, но оставался в плотных валиках мускулов. — Если что нужно, говори сразу. Мое брюхо делу не помеха. Ты князь, ты и командуй.

— Великий князь, — поправил Владимир с усмешкой.

— Великий, — согласился Панас равнодушно.

— Ехать тебе, друже, в Царьград к императору. Да-да, к нему прямехонько. Точнее, к двум сразу. Там диво дивное стряслось: два брата сидят в одном кресле и не ссорятся!

— Ромеи? — удивился Панас. — Быть такого не может!

— Может, — кивнул Владимир. — Правда, правят не они, а ихний не то дядя, не то вообще какой-то евнух… Но тебе это все одно. Ты едешь не к евнуху, чего тебе с ним делать, а напрямик к императорам.

Панас переменился в лице:

— Эк, как тебя заездило! Пора волхвов-лекарей кликать… То пьянки, то девки, уже заговариваешься. Да меня ко дворцу и близко не подпустят. Я слыхивал, послов завсегда по два-три месяца в загородном доме выдерживают.

— Тебя примут сразу, — сказал Владимир. Глаза его утратили насмешливый блеск, стали холодными. — Смекай: на северных границах империи, где находится дружественная Русь, внезапно сменился правитель… Кто он? Чего хочет? С кем будет дружить? С кем воевать? Да над этим весь императорский двор начнет ломать головы, едва узнает, что Киев пал. А мощь нашего оружия Царьград помнит: Самват, Рюрик, Аскольд, Олег, Игорь, Святослав… Да они сами пошлют спешно послов к нам! А едва ты явишься, тебя на руках и бегом отнесут к престолу!

Панас почесал в затылке, долго морщил лоб, кривил рожу. Блеск империи не прельщал, в своем огороде хлопот хватало. Спросил уныло:

— Что сказать?

— Я

отпишу письмо. Но на случай потери, в дороге все может случиться, запомни наизусть: «Идут к тебе варяги на службу. Не держи их в городе, не то натворят тебе беды, как здесь: расточи их в разные стороны, а сюда не пускай ни одного». Понял? Я уже послал гонца, но то тайный, к одному человеку при дворе, а ты скажешь это самому базилевсу.

— Понял, княже, — сказал Панас, снова опуская «великий». — Двух зайцев одной стрелой? И от варягов освобождаешься, и базилевсу выказываешь дружбу.

— Умен. Быть тебе главой посольства, когда взматереешь. Императоры должны сразу увидеть, какой политики я держусь. Да не только императоры, все соседние государи. Так что завтра, как только петух прокричит, в путь! За ночь я приготовлю охранную грамоту… в могиле отоспимся, хороших коней, охрану. Золото повезешь в кошеле, а на всякий случай в подол рубахи и в седло тебе зашьют пару рубинов да яхонтов. До рубежа проводят казаки, а там с тобой поедут трое-пятеро, кого выберешь сам.

— Да, Царьград я знаю лучше, чем Киев, — согласился боярин грустно. — Ну, ежели все, будь здоров. Мне еще надо попрощаться кое с кем…

Он пошел прочь, обернулся. Владимир выдержал прямой взгляд, спросил грубо:

— Ну, что еще?

— Это все? — спросил Панас безразличным тоном. — Мне показалось, что ты хотел передать еще что-то.

Владимир на миг смешался. Воевода в самом деле хитер, проницателен, как сквозь мясо и кости смотрит прямо в душу. Или он, Владимир, в самом деле ни разу в людях не ошибся, подобрал умных и верных, или же у него все на лбу написано?

— Ну, — сказал он с усилием. — Есть и еще одно дельце… Скажешь императорам, что я хочу взять в жены их сестренку. Принцессу Анну.

Панас, дотоле невозмутимый до того, что чуть ли не засыпал на ходу, дернулся, словно его стегнули. Глаза выпучились как у рака. Сглотнул слюну, кивнул, с трудом нашел свой голос:

— Может быть, пусть заодно и Царьград тебе передадут?

Владимир дернулся в раздражении:

— Остри свой меч, а не язык!

Панас пожал плечами:

— Так бы и сказал, что шуткуешь… Пойду досыпать, я трое суток не спал. Уже перед глазами черные мухи летают…

— В седле отоспишься, — бросил Владимир. — Если так уж слаб, тебя с двух сторон будут поддерживать, как мешок с отрубями. Тебе надо обогнать варягов, забыл? Ишь, счастливчик… Всего трое суток! Куда в тебя столько сна влезает? Я за всю осаду Киева и Роденя едва ли пару часов соснул!

Глава 21

Хоронили Ярополка с иереем и певчими. Он родился родянином, но умер христианином, потому Владимир не препятствовал похоронам по чужому пышному и пестрому, как петушиный хвост, обряду.

Он намеренно допустил прощаться с телом простой люд. Те держатся старой веры, так что покойный даже у самых преданных должен вызывать двоякое чувство. К тому же священник строго запретил тризну и краду, а кому это понравится? Даже уготованных в жертву голубей, ягнят и коней велел отпустить.