Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
Жаркая победная волна несла его, он наслаждался силой, крепостью своих членов, могучее ликующее чувство швыряло его, пронеслось по спине, ударило в голову, и он выпустил дикий полувздох-полукрик, его руки сдавили ее с такой силой, что она вскрикнула, чувствуя, как грубые пальцы-когти зверя рвут ее нежную плоть. Затем горячее тяжелое тело на ней потеряло жесткость, повисло, он наваливался весь, выдавив из нее остатки дыхания, и она из последних сил стала выкарабкиваться из-под него, видя, что больше не нужна.
Дружинники купали коней. Мокрые голые тела блестели под
Он поднялся на ноги, на нем была ее девичья кровь. Она взглянула на него снизу, отвела глаза. Уже не со страхом или стыдом — с отвращением и гадливостью. Он понял, по красивому лицу князя прошла гримаса ярости.
— Дура, — сказал он громко. — Вон ты какая нежная! Тебя ли лапать грубым мужицким лапам? Я мог бы взять тебя к себе…
Она молчала. В теле была тяжесть и боль, в сердце стало пусто, словно оттуда забрали все ценное.
— Не в жены, конечно, — добавил он. — У меня их уже… не помню сколько. Я велю тебя отвести ко мне наложницей.
Она едва шевельнула посиневшими покусанными губами. Он все же услышал ее «Не буду».
— Дура, — сказал он зло. — Моей наложницей! Не какого-нибудь тиуна или купчика… Я буду иной раз заезжать, ежели по дороге, тешить свою плоть… Кто из твоей породы откажется от такой чести?
Она прошептала, даже не пытаясь укрыть лохмотьями платья обнаженную грудь:
— Ты зверь…
— Я?
— Нет, ты хуже зверя… Потому что ты — человек…
Он вдруг заметил на шее тонкую веревочку с крохотным медным крестиком. Христианка! Последовательница этого чужого Христа, что и в его земле тайком отыскивает себе сторонников!
— Эй, — крикнул он дружинникам, — отдаю ее вам. Перепелочка сочная, клянусь Ярилой!
Из воды бросились наперегонки, вопя и поднимая каскады хрустальных брызг. Девушка в ужасе приподнялась на локте, глядя на бегущих к ней здоровенных голых мужиков.
Владимир вбежал в воду. Прохладные волны приняли, понесли, усталого и невесомого, омыли кровь и пот. Он снова чувствовал ярую силу в теле. Сзади был отчаянный девичий крик, мужской хохот. Кто-то крикнул:
— Гордей, а ты чего отказываешься?
И рассудительный голос:
— Так она ж не нашей веры…
— Дурень: у баб не бывает ни веры, ни нации. Они все одной веры! Той самой, что должна вовремя раздвигать ноги.
Снова гогот, отчаянный крик, оборвавшийся на взлете, шум возни. Он размашисто плавал от берега к берегу. Тело уже остыло, с удовольствием чувствовал упругость мышц, нырял ко дну и подолгу задерживал дыхание, резко выкидывался из воды и хватал воображаемого врага за горло, бил прямыми пальцами в глаза, разбивал кадык, снова и снова резал волны, пока с берега не донесся протяжный крик:
— Княже! Снедь привезли!
Там приплясывал Филин. Он обеими руками махал князю, сам выворачивал шею, оглядываясь на дружинников, где за их голыми спинами нет-нет да и белело девичье тело.
Владимир стремительно поплыл
Владимир подсел к скатерке, жадно ухватил пахнущее вишневыми веточками копченое мясо. Дружинники начали оглядываться, по одному оставляли забаву и присаживались к трапезе. Последние два, покинув недвижимое тело, поспешно ринулись в реку, спеша смыть кровь жертвы.
Обед был хорош, а хмельной мед выдержан в самой мере. Крепковат, но не слишком, сладость умерена нужной горечью. Выпили до капли, на коней садились довольные и веселые.
Когда выехали на дорогу, Кремень вспомнил:
— А девка-то не выдержала… В речку бросилась. Филин хотел было вытащить, но уже портки одел, мечом опоясался. А Сила пока штаны сымал да воду ногой щупал — не похолодела ли, — ее унесло по течению. Там и сгинула…
Владимир смотрел на расстилающуюся перед ним дорогу. Он ответил так отстраненно, что даже привыкший к нему Кремень удивился холодному равнодушию великого князя:
— Ничего, у меня народу много.
Глава 31
Он не мог заснуть. Ночь казалась душной, словно вот-вот должна была разродиться гроза, но все не решалась. С ревом влетел крупный хрущ, с треском ударился о стену. Слышно было как шлепнулся на пол, ворочался, скрипел крыльями, пытался перевернуться на брюхо.
Встал в раздражении, поскреб ногтями покрытую ночным потом грудь. Волосы мягко скрипели. Да, он теперь — великий князь. А что дальше? Раньше было к чему стремиться. Боролся за жизнь, за существование в княжьем тереме, потом сумел выпросить княжение, спасался бегством, выживал в Царьграде… Была страшная проба сил с Рогволодом, трудное одоление киян и борьба за престол, за власть над всей Русью…
И вот он уже достиг наибольшего, чего может достичь человек. Он — повелитель огромной страны, хозяин сел и городов, живота всего живого. Никто не смеет чинить препон, никто не подаст голос против. У него сотни жен, тысяча наложниц, в каждом городе у него свои дома, — лучшие! — он волен брать любых женщин, замужних или непорочных, он волен над жизнями.
И что дальше? У него от избытка сил вот-вот лопнет грудь как переспелый кавун. Сердце стучит мощно, но что он может ему предложить? Еще баб, еще дома, еще еды и питья в три горла? В четыре? В пять?
Он страшно крикнул:
— Тавр! Тавра ко мне!
За дверью подхватился, задремавший Кремень. Забегали, послышались голоса: «Тавра», «Князь кличет!», «Будите Тавра!» Наконец в щели под дверью заблистали огни факелов. Чей-то голос пререкался со стражами, послышались тяжелые шаги.
В горницу ввалился сонный Тавр. Он был босой, в исподней рубахе, волосы на голове торчали в разные стороны. Недобро зыркнул на князя, спросил сипло:
— Какая муха укусила?
— Опять спишь? — обвинил Владимир. — Куда в тебя столько влазит? Князь твой не спит, а ты дрыхнешь?