Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
— Да что стряслось?
— Садись, — велел Владимир.
Тавр плюхнулся на лавку, откинулся к стене с наслаждением запустил обе пятерни в распахнутую на груди рубашку. Послышался скрежет, словно ножом скребли сковороду.
— Ну, сел, — сказал он сквозь раздирающую рот зевоту. — Можешь говорить. А может лучше сразу на пол? Такое сморозишь, что и на лавке могу не усидеть.
Владимир рванул рубашку на груди. Душно, когда же гроза придет с громами и молниями?
— Сколько племен сбили в одну кучу, — заговорил он, голос звучал потрясенно, словно бы только ночью осознал, кто он таков и что за страна
— Еще сотню жен заведи, — посоветовал Тавр.
Владимир не заметил иронии, возразил:
— Это радости раба.
— Почему? Где у раба столько жен и наложниц?
— Зато он ни о чем другом не мечтает. Да еще чтобы поиметь жену хозяина! Еще лучше, жен и дочек родни хозяина.
— Гм, — сказал Тавр с удовольствием. — Знавал я одного такого… Даже жен братьев под себя загреб… Как еще их собак не поимел, удивительно.
Владимир скривился, стыд горячей волной ударил в лицо. Хотя чего стыдиться, если тогда было в новинку? Он тогда был тем, кто еще карабкался к вершине.
А Тавр сказал уже серьезнее:
— Не один ты бился головой в эту же стену. Кто кидался в излишества, как Сарданапал, кто стихи под лиру вроде Нерона, а другие шли вовсе воевать весь мир: Александр, Цезарь, Оттон…
Владимир отмахнулся:
— А что толку? Разлетелись империи как одуванчики… Оттон только что такую глыбу сотворил, а уже пошла трескаться! Нет, и это не то.
— Гм… А что то?
— Если бы знал. Для того и позвал тебя. Ты что-нибудь сморозишь, я возражу, глядишь и придумается что-то дельное. Так что говори, чем занимались великие правители.
Тавр не обиделся, пожал плечами:
— Кто не спивался, тот либо завоевывал еще… пока рога не обламывали, либо укреплял границы захваченного. Еще искали выходы к дальним странам, прокладывали новые караванные пути… Строили большие корабли для поиска новых земель… Снимали свое племя с места и уходили за тридевять земель, как угры или болгары, чтобы на новом месте жить по-новому…
Владимир нетерпеливо стукнул в гонг. Резкий звук пронесся по комнате, выплыл в коридор и надолго повис там, словно огромный шмель с медными крыльями.
Явился заспанный Сувор, с ним вошел запах горячей кавы с цветочным медом.
— Это все рост вширь, — сказал Владимир напряженно. — А бывает рост вглубь?
— Это как? Чтобы бабы плодили без остановки? Если не будет усобиц, мора, бескормицы… Но тогда земля от тесноты переполнится!
— Не то… Я могу набрать в дружину еще сто тысяч человек, а могу и эту обучить и вооружить лучше. Понял? Так и страна моя. Что толку огнем и кровью строить империю, ежели все одно развалится? А вот как для своей отчизны сделать что-то такое, чтобы не исчезла как другие народы. Напротив, чтобы возвысилась?
Не глядя, он поймал чашу с кавой. Тавр вздохнул и взял другую. Хорошо, успел пару часов соснуть. Трудно быть правой рукой князя!
Владимир рывком
Он опустился в подвал, поморщился от запаха разложившейся крови, мочи, нечистот. Из стены торчало кольцо, за него была прикована голая женщина. Ее некогда дородное тело исхудало, груди висели как тряпки с грязными концами. Лохматые длинные волосы закрывали лицо. У стены напротив свисало окровавленное тело, по нему ползали толстые зеленые мухи.
Владимир притворил за собой толстую дверь, сказал весело:
— Здорово живешь, Прайдана!
Женщина вздрогнула, подняла изувеченное шрамами и глубокими старческими морщинами лицо. В глазах отразился безумный страх. Худое тело затряслось в плаче.
— Когда же… ты… убьешь… молю… молю о смерти…
Ее беззубый рот кривился в жуткой гримасе. Владимир снял со стены железные щипцы, задумчиво посмотрел на бывшую ключницу княгини Ольги. Неужто он уже повыдергивал ей все зубы? А ведь собирался по одному в день… Или у нее их и было мало? Глаз всего два, это недолго тешиться. Теперь пальцы по одному рубить… или сперва ногти посдирать?
Он повернулся к туше с содранной кожей, с силой ударил щипцами наотмашь. Хрустнула кость, туша издала невнятный стон. Владимир удовлетворенно улыбнулся:
— Живой! Крепкий мужик! Ни глаз, ни зубов, пальцы обрубил, шкуру снял, все кости перебил… а он еще что-то чувствует… Что бы еще с ним сделать?
Прайдана захлебывалась в плаче, упала на пол, насколько ей позволяла железная цепь, целовала заплеванные и загаженные камни:
— Убей… убей… ты уже сполна натешился!
— Не знаю, не знаю, — ответил Владимир задумчиво.
Он неспешно помочился ей на голову, стараясь попадать в лицо, вытаращенные в страхе глаза, поддернул пояс, крикнул зычно:
— Филин! Ко мне!
Дверь распахнулась, с готовностью вбежал гридень. Глаза преданно смотрели на великого князя. Владимир повел дланью:
— Разожги жаровню… И положи туда вон ту заготовку для меча. Да не ту, вон слева толстый прут в окалине.
Филин засуетился, а Владимир хмуро рассматривал Прайдану и окровавленную тушу другого старого обидчика. На этот раз злости осталось совсем на донышке, и как ни старался разжечь воспоминаниями, сердце по прежнему билось ровно, злости уже не было.
Когда железо накалилось докрасна, велел:
— Отцепи ее от стены. Она просит смерти. Я насытил сердце местью, сегодня она ее получит.
Прайдана прошепелявила:
— Благодарствую…
Филин кликнул Ломоту, вдвоем расклепали звено цепи. Прайдана, еще молодая женщина, едва за тридцать, выглядела древней старухой. Не удержавшись, ибо была прикована в согнутом положении, упала на пол, с трудом приподнялась на четвереньки. Высохшие груди касались залитого грязью пола.
Владимир, оскалив зубы, кивнул гридням, а сам одел толстые рукавицы и выхватил из огня длинный толстый прут железа. Гридни придавили Прайдану к земле, с силой раздвинули ее ягодицы. Владимир, примерившись, в силой воткнул в задницу раскаленный докрасна конец прута, засадил поглубже, проворачивая из стороны в сторону.