Князь Владимир. Книга 2

Никитин Юрий Александрович

— Княже…

— Не нравится?

— Зато твои дела велики, княже.

Владимир досадливо отмахнулся:

— Какие дела? Как пес драчливый, расчищал место для себя, старался урвать кусок поболее… Разве для этого жив человек? Ладно, Борис. Поговори со мной о делах богов. Что-то я последнее время стал ими шибко интересоваться. Сам не знаю, почему.

— Да? — удивился Борис. — А мне показалось, что наоборот. Ты намеревался сам приносить жертвы и резать младенцев!

— Не успел, — признался Владимир. — А потом было не до младенцев, не до богов.

Сейчас же что-то с богами не то. Или это я сам не то.

— Почему, княже?

— Раньше боги были тем, к чему я стремился. Могучие, сильные, красивые. Или как Ярило, наделенные такой ярой силой, что можно бы за одну купальскую ночь обойти всех девок в поре и забрюхатить… Но это был другой Владимир, который еще не стал великим князем. И боги были богами того Владимира. Сейчас я жажду от богов иного…

— Ну-ну, говори. Я волхв. Перед волхвами и лекарями говорят все.

— Я не знаю, чего жду. Но мне мало, что боги всего лишь сильнее меня, быстрее или даже умнее! Мне надо, чтобы они были выше.

— Как?

Владимир в раздражении и бессилии стукнул кулаком по столу. Чара с кавой подпрыгнула, Борис поймал на лету, поставил обратно, даже не поморщился, когда горячая струйка плеснула на руки.

— Если бы я сам знал!

Борис сказал негромко:

— Боги являются не сами. Богов выбирают, затем призывают. А уже боги распространяют свои нравы среди принявшего их народа. Это они ответственны за возвышение своего народа, как и за его падение. Вон боги эллинов довели до падения, как затем и доблестный Рим, безрассудно принявший их богов…

Владимир вскинул брови:

— Богов?

— Ну, разве что имена поменяли. Геракла — на Геркулеса, Зевса — на Юпитера, Арея на Марса… Но все они только тем и занимались, что постыдной похотью. Аполлон имел сыновей за шестьдесят душ, Марс — двадцать пять, Меркурий — осьмнадцать, Нептун — тридцать, а другие олимпийские боги от них не отставали. Юпитер так вовсе вроде тебя не мог пройти мимо хоть одной девки с выменем. Хоть в неприступную башню ее посади, и там достанет, козел похотливый! Это я о Юпитере, не о тебе.

— Спасибо, — пробормотал Владимир.

— Лишь от олимпийских богов сыновей было тридцать тысяч голов, не считая дочерей! Вот такие боги погубили Грецию, потом — Рим.

— Почему именно боги?

— Каковы боги, таков и народ. В похоти богов народ находит и свое оправдание. Если боги так себя ведут, то и нас тому учат! Похоть зашла так далеко, что римский сенат учредил даже цензуру нравов. Увы, не помогло. Рим пал под натисков варваров, у которых бог был строг и нещаден.

— Один?

— Нет, уже Христос. Те германцы уже приняли веру Христа.

Владимир нахмурился. Веру Христа не любил и презирал. Но чем-то она сильна, если столько народов уже ее приняли.

— Может быть, — сказал он осторожно, — что у нас богов много, но Христос один? Или что-то странное в трех лицах?

Сувор принес две чашки горячей кавы, медовые соты на широком блюде. Борис неспешно отхлебнул, прислушался, кивнул удовлетворенно:

— Хорошо

заваривает… Это тоже надо уметь. Княже, наша старая как раз и была в единого бога Трояна. В дальних землях до сей поры только ему требы справляют, жертвы приносят. Троян — это трое в одном. Солнце — это Ян, а три Яна — три Солнца, от взора которых ничто не укроется: ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем… Бог Солнца тройной, триединый, словно три бога в одном, но это не три бога, а трое в одном: отец, сын и светлая душа!

— Не понял, — признался Владимир. Он ощутил, как от напряжения заныли виски. — У бога Триглава тоже три головы, и он тоже бог солнца. Головы его означают три царства: небо, земля, подземный мир… Так?

— Наши западные братья… как и все полабы, дают такое толкование нашему солнечному богу. Но мы знаем древнюю мудрость, а она гласит: в словах «Троян» — это бог всех восточных славян, «Триглав» — это полабские, «Тримурти» — бог индусов, куда его занесли наши предки во время великого похода в Индию, — во всех этих словах главное — три. Три, ибо солнечная сила бога во всех трех временах года: весне, лете, зиме!

— Понятно, — согласился Владимир. — А кто из этих богов главный?

— Ты не понял, — сказал Борис сожалеюще. — Бог един в трех лицах! Бог-отец, бог-сын и бог-душа. Зовут их: Правь, Явь и Навь. Явь находится посредине, в его власти весь видимый мир, Правь правит справа, а Навь — слева…

— Навьи отмечаем для Нави?

— Да, они угодны ему, ибо он смотрит за потусторонним миром. Ревниво следит, чтобы живые не забывали предков своих… И Правь, и Навь зрят за ушедшими на покой, павшими в битвах. Только лишь Правь отбирает в вирий, а Навь в — подземный мир…

— Спасибо за великую мудрость, — сказал Владимир хмуро. — Ладно, Борис. Буду думать. Что-то во мне происходит… Что, еще не понял.

Борис допил каву, поднялся:

— Думай, княже! От твоего думанья зависит очень многое. Даже страшно.

Глава 32

Он в самом деле думал. Когда от крепкой кавы затошнило, похрустел малосольными огурцами, снова разжег жажду. Под утро лег, долго ворочался с боку на бок. Возбужденный мозг не давал уснуть. Лихорадочные мысли проносились кусками, сцеплялись самым нелепым образом, проплывали вверх ногами, будоражили.

И вдруг как молния вспыхнула под опущенными веками. В коротком просветлении уловил суть триединства, сквозь зубы вырвался стон от страха потерять мысль, соскользнуть в пучину обыкновенности, будничности.

Трое в одном — это же он сам! Любой человек триедин, только сам этого не знает. Не зря же Троян сотворил человека из собственной крови? Потому человек таков. Забылась сама суть триединства, но объяснять продолжают, только уже по-иному. Человек не может без объяснений, даже неверных. Человек триедин, только не подозревает о своем триединстве. Живет одной сущностью, самой простой. А те две тоже есть, недаром же он сейчас их начинает чувствовать! Недаром мучается, желает перейти на другую сущность, желает жить достойнее, по-другому…