Князь Владимир
Шрифт:
Утром же послать человека в Царьград, напомнил себе. В империи вспыхнул мятеж Варды Фоки, самое время вмешаться… На другом конце империи объявил себя императором некий Варда Склир. А тайное послание к тому и другому он составит прямо сейчас.
Он застегнул ремень, вернулся к крыльцу. Молчаливый Сувор без слов отправился варить новую чашку крепчайшей кавы.
Через два дня, повинуясь внезапному порыву, он кликнул монаха-латинянина. Тот ахнул, когда князь коротко и буднично велел произвести над ним обряд крещения.
– Но пока никому ни слова. Понял?
– Да, великий князь Руси… Прими это.
Владимир нагнулся, монах надел ему на шею цепочку с золотым крестиком. Владимир запахнул ворот, пряча крест, еще раз предупредил:
– Ни-ко-му! Я хочу сперва на себе испытать, что это – быть христианином.
Монах, уходя, напомнил:
– Не забудь свое христианское имя: Игнатий!
– Иди-иди… святой отче.
После ухода монаха он долго пребывал в задумчивости. В душе росло разочарование. Ничего не происходило. Он оставался таким же злым и растерянным, а подсказки, как жить правильно, все нет и нет. Новое имя значит лишь, что со старым покончено.
А начать… как начать по-новому?
Жизнь только ленивого несет, а то и тащит по камням как бурная река, а князь должен не только сам плыть, но и корабль с народом умело вести между порогов!
– Кремень! – вскричал он яростно. – Пошли гридней с вестью. Князь созывает знатных бояр и прочих именитых на княжескую охоту!
Кремень кивнул:
– На великокняжескую. Понял! Так и велю объявить: великий князь созывает на великокняжескую охоту!
Владимир усмехнулся. Кремень прав. А то, глядя, как вольно с ним общаются близкие, и другой пробует к нему обратиться как к равному. А не всяк понимает, что вежество – вовсе не признак слабости.
В Болгарии вспыхнуло руководимое Самуилом восстание против ромейского владычества. За короткий срок ромеев вышибли из городов, даже вытеснили за пределы Болгарии. От Дуная Болгарское царство теперь простиралось через Преслав до границ Фракии, через Охриды до Адриатического моря, через Меленик, Сер и Веррию до Архипелага, а через Лариссу – до Фермопил.
Тавр захаживал каждый вечер, рассказывал новости. Большей частью, что и как деется на Руси, о закордонных делах лишь упоминал, но однажды в середине повествования о вятичах вдруг со смехом хлопнул себя по лбу:
– Да, чуть не забыл! Самуил, спеша укрепить победы, потребовал от базилевсов их сестры… Говорят, неслыханной красоты девка удалась!
Владимир похолодел. Сердце остановилось, он ощутил себя как в проруби. В груди появилась пугающая пустота.
– Что… повтори…
– Говорю, Самуил хочет породниться с базилевсами.
– А что… те ответили?
Тавр пожал плечами:
– Что они могут? Тянут время, решают, советуются. Но женщины в таких делах всегда лишь только гвоздики, ими скрепляют доски. Думаю, отдадут.
– За Самуила? –
Тавр насторожился:
– А пошто нет? Зато империя обезопасит свои границы с той стороны.
Владимир молчал долго, боясь, что голос дрогнет, а то и перехваченное спазмами горло издаст одни хрипы. Тавр еще что-то говорил, Владимир не слушал, собирался с силами. Наконец сказал как можно будничнее:
– Пошли гонца к базилевсам. Если отдадут сестру Самуилу, мы двинем на империю свои войска!
Тавр смотрел удивленно. Затем в глазах появилось глубокое уважение.
– Ты прав. Породнившись с базилевсами, Самуил возымеет власти чересчур много. Такой сосед будет опасен!
Сумрачный край лесов, где не только конному, но и пешему не пробраться, если не знаешь тайных троп. Влажная земля вздрагивает, когда с грохотом валится одряхлевший дуб, тревожно кричат невидимые в кронах птицы. Зеленый потолок так высоко, что и не различаешь, как ветви сливаются воедино, всюду только гигантские столбы в три-пять обхватов, что подпирают вечно ненастное небо.
Не потому ли загордились вятичи, что небо держится на вершинах их деревьев? Здесь по распадкам бегут ручьи такой чистоты, словно выбежали прямо из вирия. На расстоянии броска копья пасутся несметные стада свиней, а вожаки у них такие, что оторопь берет. Вепрь ли, бог ли, принявший личину лесного зверя?
Князья стягивались в оговоренное место в окружении гридней. Каждого сопровождали отроки. Позади князей ехали их бояре, знатные мужи, а сзади держалась челядь, с трудом удерживая на поводках своры борзых и гончих. Ловчие везли клетки с беркутами, сокольничьи держали на руках соколов с надетыми на головах колпачками из плотной кожи.
На большой поляне был большой сбор. Там возвышалось великокняжеское знамя, сверкали доспехи Тавра. Он зорко следил за тем, кто приезжал и с кем, сколько народу взял, кто прибыл по первому зову, кто запоздал, кто вовсе прислал вместо себя воеводу или даже незнатного мужа…
Владимир гарцевал на легконогом коне, веселый, загорелый. Вокруг него держались телохранители, поглядывали на густые чащи, откуда могла свистнуть стрела или вылететь дротик. То один, то другой вламывались в кусты, гоняли птиц, чтобы не качали ветками, не тревожили.
Распоряжался охотой Тавр. Владимир заранее отвел себе роль простого охотника. Когда Тавр торжественно протрубил в рог начало большой княжеской охоты, Владимир первым ринулся за хортами, что затрепетали, пошли скорым наметом.
Спугнули козу, тут же обнаружили под раскидистым дубом крупное стадо кабанов. Хорты на них бросились молча, лес вздрогнул от рева охотников, что неслись вперед сломя головы, проламывались сквозь чащи, позабыв о великом князе, о ямах и валежинах, которые конь не сможет миновать на полном скаку, забыв о домашних, позабыв обо всем, кроме разбегающегося зверья, в которое можно на скаку всаживать пику, метать дротик, которое можно достать мечом!