Князь Владимир
Шрифт:
В этой части терема стены были из плотно подогнанных бревен, здесь сапоги стучали по чисто выскобленному полу, не закрытому коврами, медвежьими шкурами. На стенах висели на вбитых между бревен крючьях щиты и топоры. На почетном месте блистал гигантский двуручный меч, рядом с ним были две секиры, тоже исполинские. Меч Рогволода и секиры его сыновей!
Владимир велел повесить их здесь, пусть Рогнеда думает, что это из уважения к ее отцу и братьям. Приятно забрать оружие врага и повесить в своем тереме! Еще лучше – гордую княжну взять силой и
Сейчас он прошел мимо, не мазнув взглядом. Из дальней комнаты доносилось негромкое пение. Сквозь приотворенную дверь видно сенную девку, что пела тихонько и неспешно расчесывала длинные волосы полоцкой княжны. Ей самой нравилось пропускать сквозь пальцы шелковые тяжелые волосы, чистые, пахнущие цветами и травами.
Рогнеда хотела встать, Владимир остановил ее жестом. Девка застыла, глядя на него выпученными в ужасе глазами. Прошлым летом он с Войданом и Тавром повстречали ее на лестнице, и то ли жареное мясо с перцем, то ли голова уже трещала от умных споров о том, как обустроить Русь, но Владимир перегнул ее прямо через перила, так что почти висела над мощенным камнем двором, задрал подол, насытил плоть, а потом не отказались и Войдан с Тавром. Но эта дурочка не ликует, что ей оказал честь великий князь с двумя воеводами, дрожмя дрожит, губы трясутся, будто по ним бьют пальцем.
– Приветствую тебя, Рогнеда, – сказал он медленно.
Она встретилась с ним взглядом, остатки крови покинули ее бледные щеки. В глазах метнулся страх.
– И я тебя, великий князь и повелитель…
Владимир смотрел в упор. В груди стало горячо, ощутил, как разгорается уголек гнева.
– Тебе ничего не хочется мне сказать, Рогнеда?
Ее побелевшие губы дрогнули.
– О… чем?
– Ну, хотя бы о молодом боярине из Биармии, именуемой также землей Пермской.
Она вздрогнула всем телом. В глазах снова метнулся страх, перерос в панику.
– Что ты хочешь сказать, повелитель?
– Известно мне стало, что он бывал в твоих покоях. Тайно! А на той неделе замечен был, как спускался из окна по веревке. Но взять не сумели, больно ловок оказался.
Рогнеда молчала, глаза не покидали его лица. Затем она выпрямилась, волосы тяжелой волной струились по прямой спине. Грудь ее была все еще хороша, хотя уже родила ему троих сыновей и дочь. Мертвым голосом спросила:
– Когда мне на жертвенный костер?
Он смотрел в упор:
– Отваги тебе не занимать, знаю. Но что скажешь о нем?
– Он ускользнул, – ответила она, голос ее потеплел. – Что мне еще? Только бы он жил…
Сенная девка боялась шелохнуться. Веснушки на белом лице проступили ярко, целая россыпь. Ей тоже под нож жреца, если не привяжут к диким коням, не бросят в яму с голодными псами-людоедами.
Владимир пытался разжечь в себе гнев, но уголек погас, рассыпался теплой золой. Он был оскорблен, жестоко оскорблен, но почему-то не чувствовал оскорбления. Должен бросить ее под нож жреца, как бросал прочих неверных жен и наложниц, так от него ждут все: от бояр до последнего холопа, а он редко спорил со старым поконом, с Правдой, с обычаями чести…
– Пусть не страшится моего гнева, – ответил он. – Его дом
Ей показалось, что ослышалась. А девка превратилась в сплошной разинутый рот.
– Что значит… отпускаешь? – переспросила Рогнеда. – Душу мою?
– И тело, – сказал он. – Кончилась твоя неволя, твое заточение. Бери все, что захочешь. Бери с собой своих людей, что служили тебе верно. Я выделяю тебе дом в Полоцке. А не хочешь – возьми денег из скарбницы, купи сама. Где захочешь. И пусть твой… ну, пусть берет тебя в жены свободно.
Он отступил к двери, но Рогнеда протянула к нему дрожащие руки. Глаза ее были округлившиеся.
– Это твоя новая шутка?
– Рогнеда, – сказал он, и она впервые заметила в его суровом лице что-то иное, преобразившее жестокого князя. В глазах пылал огонь, там были мука и нетерпение. – Прости меня, Рогнеда!
Несколько долгих мгновений она смотрела на него. Краска медленно окрасила ее бледные щеки. Глаза ожили, она все еще была хороша, даже прекрасна, сохранившая тонкий стан, гордый взгляд и девичью поступь.
– Ты странно говоришь, – промолвила она, – и я не понимаю твоих поступков… но я благодарю тебя. Ты сейчас выше, чем человек.
Она сделала движение, словно хотела обнять его, жест был непроизвольный, обняла бы по-сестрински, но Владимир лишь кивнул и отступил. В глазах сенной девки были страх и неимоверное облегчение.
Спускаясь по лестнице, он подумал, что и Юлию сегодня же отпустит обратно в монастырь. Тот самый, из которого ее увели силой. В память о ней останется маленький Святополк, которого он всего дважды успел подержать на руках, отец называется… Остальных жен – на черта ему было столько? – и тысячу наложниц отпустит прямо сейчас. Пусть каждой из жен останется дом, в котором живет, люди, земли, если таковые им дал, а наложницам дать каждой по серебряной гривне и отпустить с ее скарбом на волю.
Зачем ему все женщины мира, когда появилась надежда взять в руки… нет, преклонить колено перед своей единственной?
Василий с горечью смотрел на Анну. Редко волей богов появляется на белом свете такой редкостный цветок. Разве что для того, чтобы напомнить, что то, что видят глаза людей, – еще не все. На небесах красота еще выше, но попадает на землю раз в тысячу лет. Ему повезло, сам лицом не удался, зато о его сестренке слава идет по всему свету.
– Анна, я даже не решаюсь тебе сказать…
– Что? Что случилось?
Он прошептал раздавленно:
– Великий князь Руси требует тебя в жены.
Ее соболиные брови взлетели.
– Но он уже требовал и раньше?
– Да, но тогда мы могли тянуть время, уклоняться, ни да, ни нет…
– Господи спаси! Неужели на этот раз…
– Увы, так. Мощь Руси постоянно растет. Особенно быстро и опасно выросла в последние годы. Теперь я не сомневаюсь, что удар, от которого империя рухнет, будет нанесен в самое ближайшее время! Русь сосредоточивается. И нанесет удар именно этот расчетливый и жестокий властелин больших армий.