Князь Владимир
Шрифт:
Ищут кого-то, объяснили пастухи простодушно. Выспрашивают местных, а всем войтам объявили о награде за поимку двух особо опасных преступников. Их велено схватить и держать до их прибытия…
Тут только пастух прикусил язык, глаза выпучились, как у совы. Его напарник уже пятился, пока не уперся спиной в коня Олафа. Викинг нагнулся, ухватил за волосы:
– Зарежем?
Голос его был будничным, деловитым. Владимир заколебался. Пастушок смотрел жалобными глазами, побелел, из чистых синих глаз медленно покатились слезы.
– Пусть
– Выдаст, – предостерег Олаф.
Он все еще держал за волосы, а лезвие ножа приложил к горлу. Пастушок боялся даже вздохнуть, чтобы нож не опустился ниже.
– Если зарежем, – бросил Владимир нехотя, – все равно догадаются. Тут, поди, отродясь никого не убивали. Разве что кольями в пьяной драке.
Олаф широко ухмыльнулся:
– Тогда я пошел за колом?
Но пальцы разжал, пастух на ватных ногах без сил опустился на землю. Олаф хохотнул:
– Вольдемар! Не думаю, что твой Варяжко так уж страшен.
Они поворотили коней. Владимир бросил через плечо:
– Зря не болтайте. Только когда спросят о нас, тогда уж… А сами не спешите. А то мы вас и после смерти отыщем.
В его хриплом страстном голосе было столько силы, что даже Олаф ощутил подобие страха. А пастухи со всех ног бросились к стаду, что уже выбрело на дорогу к селу.
– Не сам Варяжко страшен, – сказал Владимир тоскливо. – Хотя и он не подарок… Но против нас он поднял весь народ. Мы теперь два беглых изгоя! А как пройти через всю Русь… а она намного больше, чем ты думаешь, и не попасть на глаза? Ни в поле, ни в весях, ни в лесу?
Олаф сказал беспечно:
– А что нам еще остается?
– Да вроде ничего.
– Повернуть назад нельзя?
– Ты что, – испугался Владимир. – Лучше уж звон мечей, кровь и гибель в чистом поле.
– Тогда вперед! – сказал Олаф сильным звонким голосом. Он гордо и красиво выпрямился в седле. Камень в обруче на лбу рассыпал солнечные искры, но еще ярче блестели синие, как небо, глаза викинга. – У мужчин – мужская судьба. А женских могил и не должно быть в поле. Ну, попробуем во-о-он до того дерева наперегонки?
В малой веси, через которую Владимир и Олаф проехали сутки тому, войт стоял перед Варяжко. Дружинники окружили старика плотным кольцом, Варяжко сидел на огромном коне, в котором чувствовалась дикая сила. Сам Варяжко свирепо сверлил глазами седобородого старца. Тот поклонился явно из вежества, власть как-никак, а страха не видать в тщедушном теле.
– Владимир, – повторил войт в задумчивости, – видать, чем-то крепко насолил вам этот удалец, ежели целое войско мчится по его следу…
– Дед, – сказал Варяжко предостерегающе, – ты не умничай. Ты скажи только, раз уж он тут проехал, в какую сторону подался? Что говорил? Что собирался делать?
Один из дружинников с готовностью вытащил плеть с вплетенными в кожу свинцовыми жилками. Замахнулся,
Войт покачал головой. Старческие глаза смотрели без страха.
– Я бы на вашем месте оставил это дело.
Варяжко подал знак, плеть обрушилась с силой, послышался хлопок, будто лопнул бычий пузырь. Рубаха сползла с плеча, на грудь коня Варяжко брызнула кровь.
Войт дернулся, в глазах застыла боль.
– Бей, раз такая у вас власть. Но я о вас заботился, молодежь вы удалая! Деньгу вам обещают большую, но разве своя голова не дороже?
Варяжко зло засмеялся:
– Нас две дюжины богатырей. И все мы давно забыли, как пахать землю. А звон мечей слышим часто. Если ты видел двоих, чьи приметы совпадают, ты обязан сказать княжеским людям.
Войт сказал смиренно:
– Да. Проезжали тут двое. Разговаривали мало, держались мирно. Но когда один посмотрел на меня своими синими глазищами, меня продрала дрожь, будто я голый стоял на зимнем ветру!..
– Это викинг, – сказал дружинник с плетью возбужденно, – ну-ну, дальше.
Войт вздрогнул, сказал внезапно охрипшим голосом:
– Потом я взглянул в глаза другого…
– Ну?
– Лучше бы меня голым бросили в костер! В его черепе бушует пламя, перед которым раскаленная болванка в горне покажется сосулькой. Он едва не сжег меня своими коричневыми глазищами, а когда ушли, я был счастлив, что по телу не пошли волдыри от ожогов. Даже ведунью вызывал… Кого-то он мне напомнил! Но кого? Он совсем молод, а мне чудятся времена юного князя Игоря, когда тот через наши земли вел дружину богатырскую на Царьград…
Варяжко зло оскалил зубы. Дружинник с плетью еще раз с наслаждением обрушил ее на худые плечи, старик пошатнулся, во дворе за плетнем взвыли и запричитали бабы. Как хищные волки, киевские дружинники гуськом понеслись в ту сторону, где последний раз видели беглецов.
Пастухи ли сказали, еще как-то Варяжко узнал, но на другой день Владимир и Олаф уже сами ощутили погоню. Сперва донесся трубный звук, кто-то созывал остальных, будто обнаружил следы, затем рог прозвучал трижды, указывая направление.
Наткнувшись на крохотную весь, Владимир, уже не скрываясь, выбрал двух свежих коней, оставил своих, и они понеслись по дороге в лес.
Конечно, Варяжко с людьми сменил коней тоже. Похоже, они меняли их чаще, ибо звуки рога Владимир слышал все отчетливее.
Олаф облизал губы, на них выступили белые разводы соли. Владимир терпел, он не пил со вчерашнего вечера. От жажды кружилась голова, а слабость охватывала с головы до ног, прокатывалась пугающей волной все чаще.
Лай собак послышался ближе. Владимир хлестнул коня, тот перешел на дряблую рысь, но Владимир чувствовал, как простой рабочий конь покачивается под его весом. Справа скакал Олаф, и Владимир услышал его сдавленный возглас: