Князь Владимир
Шрифт:
– Оставьте хлопца! Разве не Варяжко начал драку?
– Он боярский сын! – заверещала Прайдана. – Убейте гаденыша!
– Да дети сами разберутся…
– Убейте!
Владимир ощутил, что его тащат, едва давая касаться ногами земли. Потом кто-то вскрикнул, другой выругался. Владимир упал на землю. Над ним пронеслась длинная жердь. Вскакивая, увидел, как Сувор, сильно прихрамывая, размахивает над ним оглоблей, а челядины с проклятиями разбегаются. Один уполз на четвереньках.
– Не сметь! – прорычал Сувор. Он был страшен. – А это – сын Святослава!
Голоса умолкли.
– Этот робич? Он никто, челядин. А здесь я распоряжаюсь! Я велю взять и выпороть на конюшне! Ну?
Челядины нехотя, но дружно двинулись со всех сторон. Сувор размахивал оглоблей, но искалеченная нога не позволяла двигаться так же быстро, как учил Владимира. Сбил с ног еще двоих, но кто-то ударил колом в затылок, и Сувор упал, обливаясь кровью.
Сильные руки ухватили Владимира, потащили, сорвали одежду. Нагого бросили на широкую скамью. От нее шел недобрый запах, в щели забились коричневые комочки свернувшейся крови. Один мужик сел ему на ноги, другой цепко держал голову.
Пороли долго, с наслаждением. Он сцепил зубы и не проронил ни звука, что разъярило палачей еще больше. Он понимал, что нужно наконец вскрикнуть и заплакать, тогда взрослые получат свое и отпустят, но что-то не позволяло так поступить, и он терпел, пока в глазах не потемнело и он не перестал видеть, слышать и даже чувствовать удары.
Он уже не слышал, как гридень на ногах пробурчал:
– Листопад, погоди… Что-то ноги не дергаются.
– Забили насмерть? – спросил Листопад равнодушно. Он небрежно стряхнул капли крови с рубахи, а те, что упали на его толстые губы, слизнул с явным удовольствием.
– Пожалуй.
Гридни отпустили недвижимое тело, а Листопад пинком сбросил с лавки. Тело Владимира повалилось мягко, безвольно. Он лежал на спине, раскинув руки. Из-под него начала выплывать кровь, быстро впитываясь в сухую землю.
– Пошли, – сказал один хмуро, – вряд ли выживет.
– Да, перестарались.
– Что – перестарались, – возразил Листопад. – Сувор едва плечо мне не выбил!
– Так то Сувор! А ты запорол мальчонку.
– А мне какая разница? Я и тебя могу прибить со злости. Думаешь, плечо не болит?
Когда Владимир очнулся и сумел заставить себя шевелиться, он потащился в каморку Сувора. Старого воина как принесли и бросили на пол, так он и лежал, бессильно разбросав руки. Из разбитой головы все еще стекала кровь. Владимир смочил тряпку, вытер кровь и прикладывал к голове старого дружинника до тех пор, пока тот не очнулся и повел глазами вокруг:
– Ты… цел?
– Жив, – ответил Владимир.
– Значит, цел, – прохрипел Сувор. – Все заживет, Влад. Все заживет!.. Молодость свое возьмет.
Да, спина зажила, даже не гноилась, только остались рубцы на всю жизнь, но одновременно узнал, что свое берет и старость. Сувор начал чахнуть, и хуже того – в глазах появилось затравленное выражение, как у бродячего, никому не нужного пса. Он внезапно ощутил, что уже не воин и что его может побить простая грязная челядь. Он согнулся сильнее, из каморки почти не выходил.
Два дня, что прошли после порки, Владимир выбирал время.
В челядной спали семеро. Тот, который едва не изломал кнут о его спину, лежал на широкой лавке. На лавках похрапывали еще двое. Остальных, что скрючились на тряпках посреди комнаты, Владимир осторожно обошел, запоминая в темноте, куда ступить. В окно светила слабая луна, глаза привыкли, он видел каждого отчетливо.
– Если оставлю, – прошептал он, все еще убеждая себя, – то не быть мужчиной. И не быть человеком… Я останусь рабом!
Листопад спал, запрокинув голову. Белое горло хорошо видно, Владимир вытащил нож, острый как бритва, с дрожью скользнул взглядом по яремной жиле, где течет вся кровь. Если полоснуть, то кровь брызнет тугой горячей струей и человека уже не спасет никакая сила. Кровь бьет с такой мощью, что струя разбрызгивается на сажени… Он видел, как ежедневно режут коров, овец, коз, свиней, а у человека такое же мясо. И такая же кровь.
Но он знал и то, что даже с перерезанным горлом корова будет метаться, забрызгивая кровью, если сперва не оглушить молотом по голове. И этот здоровенный мужик вскочит и разбудит всех.
Он примерился, приставив узкое отточенное лезвие к глазу Листопада, задержал дыхание и с силой ударил другой рукой по рукояти.
Лезвие вошло в глазную впадину, как в теплое масло. Глаз лопнул, брызнув на пальцы липким. Листопад слабо дернулся и застыл. Он был еще жив, но в голове сходятся все жилы, и лезвие перехватило их разом. Владимир попятился, удерживая себя от дикого желания выбежать с криком. Едва не теряя сознание от ужаса и омерзения, он выбрался на цыпочках, проскользнул вдоль стен к людской, неслышно пробрался в свой угол.
Уже укладываясь на тряпки, ощутил, как все тело сотрясает дикая дрожь. Он закрыл глаза, но знал, что сон не придет. Он убил человека. И если даже удастся скрыть от людей, то боги все равно видели все!
Глава 4
Утром был крик, во дворе метались люди. В людской начали подниматься, спрашивали испуганно, что стряслось. Он встал в числе последних, вышел, сильно хромая, двигался с трудом, кривился болезненно, а спину держал полусогнутой.
Пронесли тело дюжего мужика. Рукоять украденного с поварни ножа уже не торчала в глазнице, лицо было покрыто коричневой коркой запекшейся крови. Народ сбегался посмотреть, их оттесняли. Потом двое из княжьего терема ходили и с пристрастием допрашивали всех. Больше всего поглядывали на Сувора, кое-кто потребовал потрясти и мальчишку, да лучше бы с каленым железом, но старший посмотрел на бледного и отощавшего после порки Владимира, отмахнулся с пренебрежением:
– Еле ноги волочит… Это дело рук мужчины.