Князь. Записки стукача
Шрифт:
– Всенепременно, – и он расстегнул сюртук. Под ним я увидел впалую грудь и пистолет, ловко прикрепленный на веревочке.
– Здорово… а вот я не сумел бы.
– А я сумею… Когда убивал в Харькове, не решался долго. Старик-губернатор… Но убил. Вспомнил сосланных и замученных товарищей и убил, – он говорил яростно, заводя себя. – Главное, перешагнуть через сентимент и мерехлюндию… Я потом царя застрелить предлагал, да мне не дали. Погромов боялись. А по мне – чем больше погромов сегодня, тем больше революционеров будет завтра…
И тогда я спросил небрежно:
– Значит, в Москве – фейерверк?
Ему нравилось меня поражать. И поразил.
– Разве только в Москве, – важно произнес он. – Уже по дороге тиран получит динамитные подарочки…
– Но это же целый заговор! – продолжал восхищаться я.
Довольный впечатлением, он долго смеялся. Он был совершеннейшее дитя. Такие обычно становятся поэтами. Этот стал убийцей. Но ребенком остался, тщеславным ребенком…
– Оттого и динамита нужно много… У нас гениальные мозги работают. Они все рассчитали. И если не удастся убрать его на дороге, весь динамит соберем в Москве… И уж там, как вы точно сказали, большой фейерверк устроим.
И тут я не сплоховал:
– Неужто будете сами свозить динамит? Пишут, что это очень опасно…
– Да уж! Очень чувствителен, сколько динамитчиков… – он сделал знак рукой вверх. – Здесь смельчак нужен, хладнокровный смельчак.
– Вы! Вы повезете! – восторженно воскликнул я.
Он важно промолчал. Но жаждал продолжения восторгов… И рассказал, как он в Москве готовил галерею… Оказалось, они сняли дом. Объявили, что ремонтируется. И по ночам рыли… На четвереньках, по шею в мокрой грязи, с раннего утра до ночи. Выкопанную галерею укрепляли досками – на случай, если крепеж не выдержит и их засыплет землею… Он всегда брал с собой яд – чтоб долго тогда не мучиться.
– Мы все прекрасно знаем, что нас ждет в случае ареста, – шептал он. – На сей случай в доме стоит бутылка с нитроглицерином. И дежурит около нее один из нас с револьвером… Если придет полиция, он должен пустить ее в дом, выстрелить и с нею взлететь на воздуси… Но, невзирая на все опасности, какая веселость царит в нашем домике! Как все счастливы, когда за обедом сходимся вместе, болтаем и шутим… У Сонечки такой смех… серебристый. Да вы ее знаете…
И он рассказывал, как они «искренне веселятся», слушая «серебристый смех» Сонечки и… готовясь взорвать множество людей!
В заключение сказал мне:
– Рад знакомству, вы отличный человек, – засмеялся. – Сонечка просила стрелять вам в сердце, чтоб не мучились.
Я поблагодарил за заботу о моем убийстве.
Уходя, он сказал то, что я так хотел услышать:
– Завтра уезжаю. Надеюсь, еще свидимся…
Я чувствовал себя гнусно, ибо знал, что больше он со мной не свидится.
Всю жизнь хотел хоть раз понравиться себе! Подводя итоги, скажу – не удалось!
На следующий день, наклеив усы и бороду, я ждал его на вокзале… И он появился. Шел в белом костюме денди и с огромным чемоданом. Нес его очень легко – сразу видно, что пустой.
Он ехал в Одессу. Я опускаю то, как отправился за Гольденбергом тем же поездом, как следил за ним в Одессе, как он встретился со смешным мужичонкой, которого я сразу узнал – он был тогда, на солнечной поляночке… Из его квартиры Гольденберг вышел, с трудом таща английской кожи чемодан… Я понял: они готовили взрыв в Одессе, но Государь поехал через Симферополь. И динамит стал свободным. Теперь неутомимый, вечно воспаленный Гольденберг вез его в Москву…
Далее все было просто. Мы выехали из Одессы одним поездом. С ним еще был напарник, но тот уехал раньше.
В Елисаветграде была пересадка на московский поезд. Как я и предполагал, Гольденберг не решился поручить свой чемодан носильщику.
В великолепном дорогом костюме этот безумец нес свой огромный чемодан по платформе. После стольких покушений на Государя на перроне должны были быть агенты. И я их увидел – в одинаковых котелках, в темных костюмах, они преспокойно сидели на скамейках, не замечая подозрительного, богатого по виду господина, который почему-то сам волочил тяжеленный чемодан, вместо того чтобы передать его носильщику.
Мне пришлось действовать самостоятельно! Я подозвал слонявшегося без дела носильщика.
– Не кажется ли тебе, голубчик, странным то, что этот богатый еврей сам волочит чемодан? И не хочет пригласить тебя?
Носильщик сначала пробормотал что-то про жадных жидов, но потом смекнул. И засеменил по платформе, ища полицейского. Но полицейских почему-то не было… Подошел состав. Гольденберг, пыхтя, протащил чемодан в вагон. И я вскочил следом за ним в уходящий поезд…
Когда мы подъехали к следующей станции, в окно я увидел толпившихся жандармов. Гольденберг, спустившись с поезда, сразу понял и, бросив чемодан, рванулся было по платформе. Но тотчас был окружен… Из окна я наблюдал, как он выхватил пистолет, взвел курок и отпугивал наседавших – целился в каждого, кто приближался… Образовалась злобная толпа. Справедливо говорил Кириллов: «Или Сидору в ноги, или Ивану в рыло». А тут можно в рыло! Да еще жиду!
Наконец вырвали револьвер из его рук. И вся толпа набросилась на беднягу. Жандармы отступили – наблюдали за избиением. Я выскочил из вагона и потребовал, чтобы жандармы прекратили расправу. Они нехотя, лениво растолкали людей… Гольденберг лежал на платформе в ужасающего вида когда-то белом костюме. Его приподняли, привели в чувство. И тотчас он продолжил сопротивляться. Помню, как несколько жандармов с трудом связали ему руки.. Он отбивался – нелепо кусался. Но главное было сделано. Они открыли чемодан и нашли динамит… Я с удовольствием принял участие в качестве свидетеля, показав фальшивый паспорт на имя дворянина Апраксина. Обходительнейший жандармский полковник, составлявший протокол, задал мне несколько вопросов. Под именем Апраксина я просил зафиксировать в протоколе мое суждение о том, что по маршруту царского поезда готовятся взрывы. Естественно, о том же думал жандарм. При мне в Петербург пошли телеграммы Кириллову… Теперь у полиции не могло быть сомнений: террористы готовят взрыв царского поезда по пути в Москву.
Императорский поезд и поезд свиты должны были выехать завтра…
Я свое дело сделал. Сдав несчастного Гольденберга, я мог быть уверен, что теперь они изменят смертельный императорский маршрут.
Я вернулся в Петербург. Через несколько дней в столице узнал: царский поезд продолжил следовать по прежнему маршруту. И взрыв состоялся!
Дневникъ императора Александра II
Четвертое покушение
Еще один страшный день! И опять! Опять! Столько сил! Опять они! Горстка негодяев, которых не может поймать моя закормленная деньгами и наградами полиция! Порядочному человеку становится жить у нас невозможно…