Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки
Шрифт:
Она выпивает и второй стакан. Зубы ее стучат о стекло.
— Я сразу сказала маменьке, что ты всё равно узнаешь, что мы поехали в Петербург. Наверняка, кто-то из слуг видел фельдъегеря, а может быть, даже слышал, о чём маменька с ним говорила.
Она смотрит на меня вопросительно, и я киваю:
— О гонце из Петербурга мне сказала Вера — он был у них в поместье, а потом собирался в Закревку. Я удивилась, почему он не доехал до нас, и стала расспрашивать слуг. Курьера в камзоле с императорским вензелем видели многие. А вы сразу после этого поспешно
Кузина съезжает с дивана, хватает мою руку, покрывает ее поцелуями.
— Наташенька, прости меня! Ах, если бы всё можно было повернуть назад! Но теперь уже поздно!
Я вырываю руку и снова усаживаю Софи на диван.
— Скажи, ты уже познакомилась с князем Елагиным?
Кузина кивает несколько раз.
— Да, буквально вчера. Мы с княгиней гуляли в Летнем саду. Князь был там же. Не знаю, намеренно это произошло или случайно, но мы были представлены друг другу. Ах, если бы не эта встреча, еще можно было бы умолчать о моем обмане! Если бы ты, Наташа, и княгиня Артемьева позволили нам с маменькой уехать из Петербурга в деревню… Но теперь поздно об этом говорить! Князь ни за что не оставит этого дела без расследования.
Но меня сейчас волнует совсем другое:
— А какой он, князь Елагин?
— Князь? — кузина вскидывает на меня испуганный взгляд. — Он красивый, важный. Но он совсем не по мне, Наташа! Вернее, это я не по нему! Я рядом с ним почувствовала себя дворовой девкой.
— А что думает об этом тетушка? — интересуюсь я.
Глаза Софи снова наполняются слезами.
— Ах, Наташа, я не знаю! Княгиня не позволила маменьке остаться в своем особняке. Заявила, что в Петербург приглашалась только Наталья Кирилловна. А еще добавила, что если я хочу избавиться от своих провинциальных манер, то в этот месяц должна ограничить общение с опекуншей. Маменька была рассержена, но что она могла поделать? Она вынуждена была остановиться в меблированных комнатах в центре города. Ах, я так за нее волнуюсь! Она ведь тоже первый раз в столице!
Вот уж за кого я не стала бы волноваться, так это за Татьяну Андреевну! Но вслух я этого не говорю.
— Нас с маменькой посадят в тюрьму, да, Наташа?
Я вздыхаю.
— Послушай, Соня, у меня нет намерения разоблачать ваш обман. Я приехала в Петербург только потому, что не хотела, чтобы ты вольно или невольно скомпрометировала меня здесь. И замуж за князя Елагина я не хочу. Надеюсь, что и ты тоже.
Она с жаром подтверждает:
— Конечно, не хочу! Говорят, он ищет себе в жены бессловесную куклу, которая будет слушаться каждого его слова, и которой он сможет помыкать, как ему заблагорассудится. Уверена, он не будет ни любить, ни уважать свою супругу.
— Вот и хорошо, — одобряю я, — что по этому вопросу мы с тобой сходимся во мнениях. Думаю, ты сама понимаешь, что признаться во всём сейчас, значит вызвать негодование не только князя, но и императора. Но и уехать с отбора без объяснений будет вопиющей дерзостью. Значит, нужно придумать что-то другое.
Я принимаю сосредоточенный вид — Соне ни к чему знать, что я уже давно придумала план, хотя и не была уверена, что он осуществимый.
— Ах, Наташа, я сделаю всё, что ты скажешь! — почти выкрикивает кузина.
Спустя несколько минут я говорю:
— Мне кажется, мы должны принять участие в отборе. Ты — как Наташа Закревская, я — как Вера Бельская. Нужно только не слишком понравиться князю Елагину. Он выберет себе невесту из числа более воспитанных и покладистых девиц, а мы вернемся домой, в Закревку.
Софи всплескивает руками:
— Ох, Наташа, это было бы замечательно! Но только ведь это означает, что ты не сможешь более бывать в Петербурге. Тебе же будут знать здесь как княжну Бельскую.
Я пожимаю плечами:
— Думаю, через пару лет никто и не вспомнит, как выглядели какие-то провинциальные барышни. К тому же, с возрастом внешность человека порой так сильно меняется, что его не узнают и старые друзья.
С этим кузина соглашается. Она вообще сейчас готова согласиться с чем угодно.
— Ох, Наташа, только я так боюсь бала! Ты же знаешь, я совсем не умею танцевать. Ты была права, когда говорила, что нам следовало этому учиться. А еще княгиня бранит меня за ужасный французский.
Я хмыкаю:
— Ну, что же — князь сам хотел, чтобы на отборе были сплошь провинциалки. Думаю, он понимает, что мы не будем похожи на петербургских барышень.
Когда приходит горничная, чтобы сообщить, что нас ожидают в гостиной, Софи обнимает меня так крепко, что мне становится трудно дышать.
— Ах, Наташа, как я рада, что ты приехала! Хорошо, что хотя бы ты знаешь правду и не слишком сердишься на меня. И я рада, что ты тоже будешь на балу. Мы будем поддерживать друг друга, правда?
Я смущенно улыбаюсь и поправляю:
— Не Наташа, Софи! Ты должна называть меня Верой.
Она краснеет и тоже пытается улыбнуться.
19. Подготовка к балу
Подготовка к балу сводит меня с ума.
Портниха приходит каждый день, и я вынуждена часами стоять как статуя, пока она что-то закалывает и заметывает на платье. Само платье кажется мне слишком скромным для бала, но Настасья Павловна с Ириной Николаевной в голос утверждают, что простота сейчас в моде.
До обеда я занимаюсь с учителем танцев, который не вызывает во мне никаких других чувств, кроме раздражения. Хотя я понимаю, что злиться я должна не на него, а на саму себя. Я решительно не способна запомнить все эти па, которые он так вопиюще легко показывает мне на паркете.
Менуэт, полонез, кадриль (да не одна, а нескольких видов!), мазурка, котильон — от одних только названий кругом идет голова. Я путаю шаги, сбиваюсь с такта.
— Право же, милейшая Вера Александровна, — язвит хозяйка, — маменька должна была научить вас танцевать. Даже в вашей глуши, я думаю, бывают балы.