Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки
Шрифт:
И только вальс в моем исполнении не вызывает у нее нареканий.
Я злюсь, но молчу. Назвался груздем — полезай в кузов.
После обеда приходит учитель французского. Он в ужасе от того, что я не знаю таких простых и решительно необходимых на званом вечере слов, как веер, карета, горничная. Ах, как мне хочется объяснить ему, что в наше время они почти вышли из употребления. И что я сама могла бы забросать его десятками выражений на французском, значения которых он не смог бы понять.
А вечерами, перед сном, хозяйка с Ириной Николаевной учат
Нужно ли говорить, что как только я оказываюсь на кровати, то тут же погружаюсь в сон?
Чем ближе вечер бала, тем более нервными становимся и я сама, и моя хозяйка.
— Ах, Верочка, если князь вычеркнет вас из списка невест уже после бала, это будет провалом! Над нами станет смеяться весь Петербург! Уж вы постарайтесь, приложите все силы, чтобы понравиться его сиятельству. Когда будете разговаривать с ним во время танца, не умничайте, но и не молчите. Похвалите приём и сам Петербург. Уместно будет сказать, что вы оказались здесь впервые — это объяснит вашу скованность и возможные оплошности. Мужчины падки на лесть, но перебарщивать не стоит.
После рассказа Софи я почти уверена, что князь захочет познакомиться со всеми потенциальными невестами еще до бала. Это кажется вполне разумным. Но мы не встречаем его во время прогулок, и визита он нам не наносит. Возможно, та встреча с кузиной в Летнем саду, действительно, была случайной.
Интересно, все ли барышни, приглашенные на отбор, обсуждают князя так же часто, как и мы? Если да, то он, должно быть, непрерывно икает.
В день бала мне дают подольше поспать. Зато потом отыгрываются по полной. Как только я поднимаюсь с постели, хозяйские горничные начинают придавать мне «подобающий вид» — втирают в кожу масло с ароматом сирени и спрыскивают сиреневой же водой мои волосы. Моя горничная Арина крутится тут же — нюхает склянки с духами, сует нос в пудру и помаду. Глаза ее блестят от любопытства.
Перед обедом в мою комнату с инспекцией приходит Настасья Павловна. Она критически оглядывает меня и вздыхает:
— Ах, Верушка, ну как вы могли приехать в Петербург без драгоценностей? Ведь вы же понимали, что будете бывать на балах. Помню, у Бельских были весьма недурные украшения.
С еще одним вздохом она для первого выхода в свет соглашается выделить мне свои, за что я искренне ее благодарю.
— Да, голубушка, ты сегодня за обедом не усердствуй — отведай холодного мяса, да и отступись. А то на балу конфузу не оберешься. Платье по шву разойдется — то-то сраму будет.
Но с этим я решительно не готова согласиться:
— А если я от голода в обморок во время танца упаду?
Хозяйка улыбается:
— Ничего, небось, кавалер поддержит. А некоторая бледность тебе не помешает. Маменьке твоей надлежало бы знать, что девица не должна летом под солнцем без зонтика гулять.
За столом Настасья Павловна велит отодвинуть от меня всякие вкусности, и мой желудок принимается недовольно урчать.
— Стыд-то какой! — краснеет Ирина Николаевна. — Может, душенька, всё-таки разрешить ей немного покушать? А то скажут еще, что мы ее тут голодом морили.
Мне разрешают съесть кусочек холодной телятины и тарелку жидкого супа. Но каждый раз, когда я подношу ложку ко рту, хозяйка смотрит на меня укоризненно.
Прическу мне сооружает парикмахер-иностранец. К счастью, она совсем не вычурная, и я не становлюсь похожей на пизанскую башню или актрису из дешевого театра. Между локонами пропускают нитку жемчуга.
Горничная приносит от Настасьи Павловны золотую цепочку с кулоном с большим голубым камнем. Украшение неброское, но очень красивое.
Наконец, я надеваю платье, которое за последнюю ночь оказывается украшенным всякими мелкими штучками, вроде золотистой оторочки по вороту и по рукавам, сразу делающими его наряднее. Я подхожу к зеркалу и вижу в нем сказочную принцессу. Нет, это не я!
Арина восхищенно хлопает в ладоши.
— Ой, Вера Александровна, а туфельки-то, туфельки-то забыли!
И ставит на паркет изящные шелковые туфли.
Всю дорогу до дворца Елагина Настасья Павловна и Ирина Николаевна пичкают меня наставлениями. Не делай того, не говори сего. И мешают разглядывать проплывающий за окном Петербург. А потом еще и обижаются:
— Да ты не слушаешь нас вовсе!
А уж когда среди любимых поэтов я называю Пушкина, они вовсе приходят в негодование.
— Да что ты, милочка! Да он же, говорят, был близок с декабристами! — восклицает Кольцова.
— На самого батюшку-императора Александра эпиграммы премерзкие писал! — подхватывает Дубровина. — И из столицы был выслан! Он — вольнодумец каких поискать.
Опасную тему она тут же меняет на разговор о самом бале.
Оказывается, дважды танцевать с одним кавалером — неприлично.
Особенно внимательно я слушаю то, что связано с хозяином бала. Кажется, он собирается танцевать со всеми своими потенциальными невестами.
— Только вот танцев-то на всех не хватит, — беспокоится Ирина Николаевна.
— Ничего, он, я уверена, об этом подумал, — без тени сомнения отвечает Настасья Павловна. — Главное, чтобы он Веру Александровну приглашением не обошел.
— Он мог бы заранее сообщить, какой танец с кем намерен танцевать, — ворчит Кольцова. — Чего же девушек заставлять волноваться?
Но Дубровина осуждать князя не намерена.
— Он лучше знает, как поступить. Он почти ни с кем из барышень еще не знаком. Вот посмотрит на них, тогда и решит. Может, с кем-то и вовсе танцевать не захочет.
Ирина Николаевна искренне жалеет таковых. Кажется, это очень обидно — не получить приглашение от хозяина дома. Тут я склонна с ней согласиться. Если он не сочтет кого-то достойной танца, то не пригласит в дальнейшем и в свое поместье, а это решительно не вписывается в мои планы.