Княжеский отпуск. Книга первая.
Шрифт:
– Послушай, братец, я один это вижу? – обратился он к извозчику, нагнавшего его за это время.
– Нет, барин, мы обои это видим. С нами крестная сила, – ответил извозчик.
Мелко и быстро перекрестившись, он шлёпнул коней по спинам, но не одиночным лёгким ударом – от шеи одного до крупа другого, а резким, словно, рубящим саблею, движением, будто тоже перекрестил, как и себя, этими шлепками, двух взмыленных трудяг, которые начали привыкать к лёгкости своей ноши и потому задремавших. Кони вмиг очухались и пошли быстрее.
Через минуту «дьявол» стал медленно расплываться и, в конце концов, превратился в обычное безобидное облако, растянувшееся от края до края. Слабый ветерок, вдруг налетевший, медленно, но
Глава 3
Их заметили, когда они только-только появились из-за поворота, частично скрытого небольшим леском, что по правую руку, если смотреть от самых ворот.
Впустили бричку два солдата, охранявших въезд. Медленно открылись высокие, с чугунным кружевом тонкой работы местного кузнеца, ворота, разгорячённые под июльским солнцем, и потому пахнущие, недавно положенной на них, чёрной смолянистой краской.
С начала въездной дороги виднелся довольно большой, взятый в каменное кольцо, искусственный пруд, с плавающими в нём чёрными и белыми лебедями. Проезжая мимо него, князь на миг заметил в толще воды солнечного зайчика: в зеленоватой прогретой воде, пробиваемой на десять дюймов солнечными лучами, блеснули бока больших зеркальных карпов. В животе князя заурчало, но тут же его затошнило, и он выкинул мысль об аппетитных карпах.
Объехав пруд, бричка оказалась на дороге, ведущей снова вверх, но уже к самому особняку, стены которого белели сквозь парковые сосны, росшими вперемешку с молодыми клёнами.
Эта широкая дорога с обеих сторон «обросла» низенькими крестьянскими домами, коих князь насчитал около сотни. «Да, большая деревня», – подумал он, невольно засматриваясь на розовощёких крестьянских молодух, высыпавших в такую жару на улицу с тем, чтобы посмотреть, кто к ним на сей раз пожаловал.
Наконец, бричка добралась до вершины дороги – теперь особняк был совсем рядом: своей выбеленной громадой он высился между старыми соснами. На нескольких островерхих крышах поблёскивали золоченые миниатюрные флюгеры, которые легко дрожали от ветра, но не поворачивались от него, и служили лишь неотъемлемой частью декорации особняка. «Фальшфлюгер», – сказал про себя князь, не стараясь, впрочем, запомнить только что придуманного им слова.
Проезжая через парк, Сергей Петрович увидел такой же, только меньший по размеру, прудик – лебединое царство простиралось и сюда. Одна половина пруда поблёскивала на солнце, другую же скрывали толстые сосны, посаженные подковой по краю каменного кольца.
Княжеская бричка добралась, наконец, до богатого двухэтажного дома, перед которым стояла огромная десятиместная дорожная карета. Дворовые люди складывали в неё вещи.
– С приездом, князь! – крикнул, выбегая из особняка, коренастый черноволосый человек в военной форме. Сергей Петрович сразу узнал в нём графа Веселовского: память с детства хранила добродушное светлое лицо и вечно смеющиеся чему-то карие глаза. В груди князя разлилось приятное тепло, будто он приехал в родной дом, хотя прежде ни разу не бывал в этих местах.
Граф подбежал к бричке князя, и заскочил на узкую подножку, не давая ему выйти. Он крепко обнял Сергея Петровича, как старого товарища.
– А мы собираемся, – быстро заговорил граф, – завтра уезжаем отсюда: домой хочу – в Киев.
– Из таких-то мест уезжать? – спросил князь, слегка зевая.
– Понимаешь, голубчик, жить здесь почти безвыездно – тоска смертная: охотиться надоело – зверей уже жалко; рыбалки никакой – только едь до Волги сорок с лишком вёрст по жаре и пыли, а домой, дай Бог, полбочонка в четверть пуда наберётся. Да и рыба, в последнее время, дрянь. Неудобно, право, очень неудобно – даже дворня по углам хохочет. Хочешь, ведь, как лучше, побаловать их. Человек я мягкий, ругаться не стану, а неприятно, знаешь ли. Это раньше, лет десять – пятнадцать назад, я б им задал – тихонечко бы ходили, чтоб ковыль не колыхнулся, а уж об разговорах каких-нибудь потешных и речи бы не было. У меня в подчинении полки были! Э, брат, да что там! Кто бы генералу стал перечить, а?
– Да, Борис Борисыч, нелегка жизнь мирская, – усмехнулся Сергей Петрович.
– И не говори, Серёженька, и не говори. Жуть берёт, когда понимаешь, что теперь у тебя под начальством десяток солдат, что у ворот стоят, ну ты видел, да целая охапка дворовых – я их и считать перестал. Так что, завтра ранёхонько я с детишками и поеду, по пыли и духоте. Будешь тут барствовать.
– А что же я буду здесь делать? – оторопел князь.
– Так, ведь, поэтому, именно поэтому я и прислал за тобой, дружище! Сам посуди, имение на малолетних не оставишь (Мишке моему шестнадцать, а Любке – тринадцать, остальных – кого женил, кого на Кавказ служить отправил в капитанском чине), – граф загнул короткий палец, – это раз. Тебе здесь будет райская жизнь – это два… Так, ведь, это только на несколько деньков, пока сын с Кавказа не приедет! Посему, хочу тебя, друг мой, попросить остаться здесь. Прими это, как отпуск: природа шикарная, – пальцы снова стали загибаться, – вода чистейшая, в прудах купайся сколько хочешь. Это вон только им нельзя, – он кивнул на дворовых. – Яблоки, груши, вишни: всё своё, всё огромное!.. Не пожалеешь, уверяю тебя! А лес какой, а? – он улыбнулся и хлопнул князя по плечу с такой силой, что пыль взвилась с золотого эполета, – таких лесов и в Подмосковье нету! Ну? А? Князь!
– Будь по-вашему, если только я тоже, как вы, со скуки не помру.
– Да какая там скука?! Ты, ведь, молодой, горячий. Тут тебе и охота, и рыбалка, и баб – пруд пруди… Да что там: здесь на любой вкус найдёшь, и все простые. А? – он подмигнул, обнажив здоровые белые зубы. – А ввечеру – тишина и покой, не то, что в твоём городе. Вот поживёшь с моё, так не раз вспомнишь это чудное место.
Князь тоскливо поглядывал на высокие деревья парка. При его-то жизни на широкую ногу, он и не такие «чудеса» видывал. Граф, видимо, понял, что таким манером князя не заманить и, энергично кивнув, сказал:
– Это ты ещё не осмотрелся.
И тут же, потирая руки, спросил:
– Так, теперь обедать?
– Мне бы прилечь с дороги – мутит очень.
– Конечно, конечно, – заторопился граф, – там, на втором этаже, тебе всё приготовят. – Глашка! – крикнул он.
Подошла нехотя, вразвалку худая остроносая девка.
– Барину – постель в гостевой, да закрой шторы получше, чтоб ни одной щёлки не было. Ну, быстро!
Глашка, также вразвалку, пошла в дом готовить покои.
– Иди, дружок, отдыхай, а мы продолжим общие сборы, – улыбнулся граф. По всему его поведению чувствовалось, что он уже там – в Киеве, и здесь его держит лишь какая-то официальная причина, некий мелкий долг, который желательно соблюсти.
– Фимка! – снова зычно крикнул он, – проводи барина.
Фимка, обликом похожая на Глашку, такою же медлительной походкой побрела впереди князя, ведя его в дом.
Те, кто попадался на пути, ходили как варёные – вездесущая жара, проникавшая и в имение, словно, высасывала у них последние жизненные силы. Многим было не по себе, один только граф веселился, как молодой.
Князь, ведомый Фимкой, прошёл через высокую парадную, потом повернул налево и оказался в небольшом, с двумя маленькими оконцами, коротком коридорчике, который вёл в жилую часть дома. Князь мельком взглянул в одно из окошек и увидел два приготовленных, густо позеленевших, могильных камня, прислонённых к рассохшимся деревянным бочкам. Он понял, что стоят они так долгие годы. Он успел разобрать лишь две последние полустёртые строчки на одной из эпитафий: «Молись, деточка, за папу и маму».