Княжич, князь
Шрифт:
Кирилл набрал воздуху в грудь, чтобы ответить поосновательнее, но неожиданно для себя самого рассмеялся:
— Да ну тебя!
Увидев мокрого с головы до ног Кирилла, брат Лука охнул, захлопал ладонями по бокам и закудахтал растерянно:
— Охти, брате-княже! Да как же это так? Да что ж приключилось-то?
— Что-что… Оступился на берегу, в реку упал — вот и все приключение.
— Раздевайся и разувайся скорее! Исподнее такоже — долой. Потом к отцу Паисию сбегаю взять чего-нибудь лекарственного: как бы не
— Да угомонись ты, брат Лука. Откуда простуде явиться — лето на дворе, теплынь… Штанину стянуть помоги, окажи милость… Спасибо, брате. Правда, спасибо за заботу.
— Отец Паисий, знаешь ли, меня к ответу призовет по каждому чиху да оху твоему. Давай-ка разотру тебя хорошенько. Господи помилуй, а с руками-то что?
— О камни на дне ссадил, когда падал.
— Ну-ка погоди.
Рассеянно наблюдая, как брат Лука сноровисто, но бережно покрывает царапины мазью и пофыркивая от резкого запаха, Кирилл вспомнил с непривычным ощущением:
«У нее руки тоже все в царапинках были. А ладошки такие маленькие-маленькие…»
— Вот и всё, слава Богу. Теперь в одеяло закутайся, пока сухую перемену поднесу. Твое потом простирну скоренько да на солнышке развешу, к вечеру уже и высохнет.
Кирилл обернулся одеялом наподобие походного плаща и вышел следом за Лукой.
Примостившись в изголовье Залаты, сиделец нараспев читал вслух что-то из «Жизнеописаний Преславных Мужей».
— Как ты? — спросил Кирилл, наступив на краешек своего одеяния, которое тут же соскользнуло с него на пол. Он поспешил прикрыть наготу и вполголоса ругнулся — сиделец неодобрительно покачал головой.
— Ох и зудит всё под бронями этими, — пожаловался десятник, — просто спасу нет. Вот бы их с себя долой так же, как сейчас ты, княже (видимая часть его лица усмехнулась), да почесаться всласть!
— Оба всласть почешемся — впереди, нутром чую, целая куча всяческих дел ожидает.
— Я-то тебе в том какой помощник? Калека, лихо одноглазое.
— Хе! То не лихо, а выгода сугубая: из ручницы теперь целиться куда сподручнее станет.
— Шуткуешь, разутешить желаешь. Ну да… Отродясь не любил огненного боя, княже, не мое это. Мечник я — и по службе, и можно сказать, душою.
— Как по мне, то один из лучших, кого встречал. А может и лучший. Если в ученики к тебе напрошусь — примешь?
— За мёд речей твоих благодарствую. Только какой из меня наставник нынче? Половина, разве, от него осталась.
Кирилл хмыкнул:
— Значит, хотя бы половине того, что доселе умел, научить сможешь — и то хлеб!
Десятник прокашлялся, сказал изменившимся голосом:
— И еще раз поблагодарствую, княже. Я-то, вишь ли, хоть и простой ратник, да только всё разумею.
Неслышно вошедший послушник поставил что-то на полочку у двери:
— Отец Паисий передал. С просьбою принять поскорее. Для тебя, князь Ягдар, я в твоей келии оставил.
Он поклонился и, не поднимая головы, тут же вышел. Через малое время появился Лука с охапкой одежды да чем-то, замотанным в шерстяную ткань:
— Пойдем, брате-княже. Да поторопись, яви милость: тут у меня питье горячее, не дай Бог, простынет. А тебе, брат Сергий, — обратился он к сидельцу Залаты, — отец Паисий велел через четверть часа зайти. Не готово еще.
— Как это — не готово? — Кирилл недоуменно ткнул пальцем в сторону принесенного горлянчика на полке. — Так вот же оно! Только-только перед тобою от отца Паисия послушник…
Не договорив, замер и закончил потрясенно:
— Ах ты… Брат Лука! Здесь был чужой! Чужой! Зелья не касаться — он упоминал, что такое же и в моей келье оставлено!
Подхватив края одеяла, кинулся прочь из лечебницы. Под крыльцом остановился на миг, огляделся. На углу у столярных мастерских двое иноков в кожаных фартуках, сидя на корточках, чертили поочередно щепочками по земле и напористо убеждали в чем-то друг друга.
— Братия! — закричал им Кирилл. — Послушник от нас вышел только что — куда направился?
Мастеровые, подняв глаза, покосились на его облачение и отрицательно мотнули головами:
— Не приметили.
Поколебавшись мгновение, Кирилл помчался вниз по монастырской улочке. С ноги его тут же свалился коротко обрезанный больничный валенок. Он зарычал, взбрыкнул на бегу, сбрасывая оставшийся. Босиком получилось намного удобнее и быстрее.
У главных ворот обители было людно — народ из окрестных деревень уже помаленьку стекался ко всенощной. Вылетев на привратную площадь, Кирилл завертел головой по сторонам. На него ответно поглядывали: кто с простодушным любопытством, кто с изрядным удивлением или даже оторопью. Детвора помельче безмятежно тыкала в его сторону пальцами и громко спрашивала о чем-то у своих матерей. Девицы постарше благопристойно отводили глаза, прыская в ладошки. Кирилл опять зарычал, ударил себя кулаком по лбу. Потом еще раз и еще. Немного полегчало. Круто развернувшись, потопал назад.
— Келейника Илию сюда, — сказал он брату Луке уже почти спокойно, — а я тем временем всех прочих сидельцев обойду.
— Я успел обойти, княже, — ответил тот тихо и почему-то виновато. — Лекарство-то свое выпей, не простыло еще, слава Богу.
Кирилл угрюмо кивнул и принялся разматывать шерстяную ткань, заботливо наверченную Лукою вокруг толстостенной глиняной кружки с крышкой.
Вместе с братом Илией появился отец Варнава. Внимательно выслушал сбивчивый рассказ, изредка кивая или хмурясь.
— И ведь я ну ничегошеньки не почуял, отче, — завершил Кирилл с сердитым раскаянием. — Запоздай Лука еще хоть на самую малость… И догнать не смог — ускользнул-таки поганец, просто как сквозь землю провалился.
— Не казни себя, сыне. Скорее всего, то такой же раб чужой воли был, как и мастер Витигост. О подобных сказано: «не ведают, что творят». Он мог и вовсе не знать, какого рода зелье передает. Но о последнем мы лучше отца Паисия расспросим.
— Разберусь, отче, — сумрачно отозвался подошедший тем временем лекарь. Он взял с поставца кувшинчик и осторожно поводил им перед своим длинным тонким носом: