Княжич Олекса. Сказ первый
Шрифт:
— Он был велик? — спросил Александр.
— Его помнят даже горы и реки. И тебя будут помнить!
Александр отвернулся от Фёдора.
— Гордыню ты в нём раздуваешь, Мусуд, — неожиданно заговорил князь, и стало ясно, что он слышал всё. Однако в голосе Ярослава не было осуждения.
— К славным делам готовлю, пресветлый князь, — почтительно ответил татарин и лукаво зыркнул на Александра и Федора. — Ибо твоё древо не пересохнет и имя не забудется, не превратится в прах под ногами смертных, а стоять будет во славу земли русской.
Ярослав склонил голову в ответ и стало ясно, что ему по душе
К вечеру княжья рать вышла к берегам полноводной реке Мета, что впадала в Ильмень-озеро. Здесь проходил водный путь, по которому сплавлялись купеческие суда — лайбы и шняки груженные товаром. И летом и зимою здесь всюду кипела жизнь. Князь Ярослав был доволен — оставалось подняться по Мете до Ильмени, а там и до Новугорода рукой подать!
Кликнув Мусуда, Ярослав повелел найти достойное место для ночлега. Татарин ответил, что неподалеку стоит христианский монастырь, укрепленный на берегу Меты, а подле него — селеньица, где можно было б расположить дружину да и задать корму коням.
— Ну так отряди туда резвых гонцов, — приказал князь, — пусть предупредят, что скоро буду.
Монастырь, стоявший на берегу реки, смотрелся настоящей крепостью: высокий вал, крепкие стены и глубокий ров, к которому была подведена вода из Меты. Рядом стояло несколько селений, прилепившихся к побережью, а в воде — несколько насадов да шняков. Ярослав оглядел всё это и заметил:
— Недурно богоугодные люди прижились колом!
— Видать, вера на торговой дороге — дело прибыльное! — хмыкнул Мусуд.
— Авось сменим калантыри на рясы? — отпустил шутку другой гридник.
— Рясу натянешь — бабы вовек не видать! — воскликнул третий. — Девки крепкого мужа любят, а не святые кости!
В ответ на эти слова раздался хохот. Ратники привставали на стременах, а пешие вои вытягивали шеи, чтобы поглядеть на селения, надеясь увидеть здешних девок. После трудного дня дружинникам не терпелось оказаться у огня, просушить ноги, насытить утробу и отдохнуть.
Ярослав кивнул гриднику Торопке Меньшому и тот зычным голосом объявил, чтоб рать располагалась в селеньях по своему усмотрению; а хозяйская дружина, обеспечивающая охрану ночлега, должна следовать за князем Ярославом в монастырь.
— Раз такую крепость отстроили, — молвил меж тем князь, не отрывая взора от монастыря, и что-то прикидывая, — значит и кладовые да коробы у них добром полны…
— А то как же, князь! — согласился Мусуд. — Как же без этого? Кто монастырьки эти строит на торговых путях? Известно, кто — купцы. Они добро своё в кладовые монастырские прячут, а богоугодные люди добро это как псы цепные стерегут и в голодный год на лычу с сала не перебиваются. Жаль только, что князей люд этот торговый не чтит, не задабривает дарами…
Ярослав мрачно хмыкнул, услышав такие речи.
— Уж больно скор ты на хулу, Мусуд. Не чтут, говоришь?
— Не гневись, князь милый! Как есть говорю и кто ж виноват, что язык мой правду выщелкивает? — пропел татарин, кося на князя маслянистым угодливым взглядом.
Князь не разгневался и даже слабо улыбнулся — благоволил он Мусуду. Знал Ярослав, что за бескостным языком и хитрыми ужимками скрывается у Мусуда на редкость преданное сердце, крепкая воинская хватка и светлая голова. А про монастырь татарин прав — как ни крути, Ярослав и сам мыслил потрясти монахов за мощну. Хлестнув своего коня, он двинулся вперед.
На монастырском дворе стояла суматоха.
Княжьи дружинники расположились в монастырском дворе, обороненном крепкими стенами и рвом, и развели там костры, чтобы приготовить брашно. Ратники, не стесняясь, громко говорили и, толкаясь, подтрунивали друг над другом; кто-то из них, наиболее сноровистый, увёл из кладовой кувшин с крепчайшей медовухой и веселья тотчас прибавилось.
В самом монастыре слышались отчаянные вопли: то кричал настоятель богоугодного места, видя, как дружинники по приказу князя Ярослава выносят в большую светёлку из кладовых сундуки, полные узорочья — оружия, платья, связок с полотном, собольих и лисьих шкур, а так же самоцветов — серёг, бус и браслетов. Разглядывая эти сокровища, Ярослав одобрительно щелкал языком.
— Что же это! — выл настоятель, удерживаемый одним из подданных князя, вздымая руки к небу. — Дом божий на поток достался! Ничто не свято!
— Не вой, как собака! — резко проговорил Ярослав, удобно устроившись на кресле, также вызволенном на свет из кладовых. — Разве это божье добро? Бог елеем да молитвами сыт! А вот купцы, что кладовые твои богатствами набили, не одним святым духом сыты. Коли так, князя и верную его дружину уважить надо, одарить душевно… А ты попрекнуть меня вздумал?
— Что ты, князь пресветлый!… — испуганно залепетал настоятель, укусив себя за язык.
— Глянь на себя, раб божий! Жирный гусь ты, а не человек, — продолжал князь. — Сколько сала можно вытравить из твоего брюха, а? А что до узорочья — уйми тугу, еще себе нагребешь, ведь ваше святое племя похуже ушкуйников будет.
По знаку князя дружинник вытолкал настоятеля прочь из светёлки.
Те временем княжата под присмотром Данилы Заточника — книжника, пригретого Ярославам и поставленного над Александром и Фёдором для того, чтобы обучить их грамоте и прочим ученым премудростям, — заканчивали с едой в другом конце монастыря. Данила — тот самый косматый старик, что ехал на телеге — должен был проследить, чтобы княжата улеглись спать: в соседней келье уже были готовы для них мягкие лежанки. Фёдор то и дело ныл, жалуясь Заточнику на боль в спине и ногах. Не зная как себя унять, он начал скатывать шарики из лепешек и гонять их по столу. Александр, сидевший напротив, молча ел.
— Скукота здесь! — возмутился в конце концов старший из княжат. — И спать мне не охота, все кости трещат! Дай, Данила, я пойду к отцу — там он добро монастырское делит, а я на то и погляжу!
Старик-книжник воздел перст:
— Батюшка ваш не велел вам там быть, а значит, Феодор, прогневишь ты его, если ослушаешься. Раз кости у тебя трещат, то тут один ответ — привыкать тебе надо, должен ты возмужать.
Федор досадливо отмахнулся от Данилы и переключился на младшего брата, став подталкивать к нему хлебные шарики. Александр не обращал на него никакого внимания, что пуще злило Фёдора. Изловчившись, он пнул Александра под столом. Тот вздрогнул и вскинул глаза на Фёдора, который в ответ самодовольно улыбался.