Княжич Юра
Шрифт:
Первым уроком был «Расский язык». Вёл его Сергей Николаевич. И, каких-либо, сюрпризов этот урок не принёс. Ну, за исключением, пожалуй, того, что моя летняя домашняя работа была выполнена. Это вызвало некоторую оторопь даже у самого Сергея Николаевича, который уже успел занести ручку над моей фамилией в журнале, чтобы автоматически вписать напротив неё мой традиционный и уже никого не смущающий «кол». Видимо, наш классный тоже успел привыкнуть, что Долгорукий домашкой не заморачивается вообще никогда, предпочитая тратить своё время на более важные для него дела — на компьютерные игры. А тут — вот те, на те, получите: все одиннадцать письменных
А что? Я ж — писатель! А это значит, что мне нравится писать. И в это понятие входит не только придумывание сюжетных линий, диалогов и декораций. В это понятие входит и сам процесс выведения на чистом листе ровных строчек красивых букв. И он, процесс этот, доставляет мне буквально физическое удовольствие, близкое к тому, какое я испытывая, когда выполняю тренировочные комплексы Кунг-фу, и они у меня получаются. А компьютер, как «печатная машинка», имелся под рукой далеко не всегда. Помню, ещё те времена, когда записывал свои произведения в толстый «капральский» ежедневник, выменянный у «комода» на пачку халвы и сникерс, стоя ночью «на тумбочке», просто, чтобы не заснуть и не свалиться… А потом, помню, был у меня уже свой ежедневник, чуть большего формата, но такой же толстый. Только страницы в нём были разлинованы слишком широко, не под мой мелкий убористый почерк. И приходилось каждую строчку в нём делить ещё пополам, размечая и отчёркивая по маленькой железной линеечке, для которой в обложке была ножом прорезана и проковыряна специальная дырочка, в которую она и пряталась в периоды между разлиновыванием страничек. Помню, как писал в эти строчечки, вглядываясь в них при свете маленького квадратного фонарика фирмы «Луч», лёжа возле рации под колесом «Урала» на одной из безымянных высот, прислушиваясь к далёким… впрочем, не важно.
Главное, что я хотел сказать: писать я умею. И писать я умею красиво. Не каллиграфически, конечно, но всё же. Причём, и правой и левой рукой — была у меня в своё время такая прихоть. Тратил время и силы на такое, вроде бы бесполезное занятие — правое полушарие мозга «тренировал и разрабатывал». Не знаю, разработал ли, но вот писать научился. Даже двумя сразу руками писать пробовал, но там слишком заметной становится разница в скоростях…
В общем, Сергей Николаевич изрядно был удивлён тем, что у меня было, что проверять. В остальном же, урок прошёл, как урок — обычно. Русский язык, он и в Африке — Русский язык.
Потом была алгебра, на которой фокус с домашкой, с её у меня наличием, повторился. Правда, особой реакции у класса это уже не вызвало, но учительница подивилась.
Алгебра, геометрия… мат. анализ, статистика, логика, информатика… все эти разделы и подразделы математики давались мне всегда легко. Не даром же моя мать в своё время математику в моей школе вела. И даже была моей учительницей какое-то время.
Вообще, как это не удивительно при моей писательской профессии, я был и есть, куда больше технарь, чем «лирик» или «гуманитарий». Так что, последовавшие за алгеброй геометрия и физика так же не принесли мне отрицательных эмоций…
Вообще, любой урок становится чуть ли не удовольствием, когда учитель на тебя и на класс не орёт, как резанный, не тратит время, силы и нервы на наведение порядка и установление дисциплины в классе. Причём, это актуально как для учеников, так и для самого учителя. Уж я-то могу об этом заявить ответственно, так как был попеременно, то в одной, то в другой роли.
Здесь учителя
Однако, и детки, что удивительно, с учителями и представителями администрации школы вели себя тоже, очень и очень корректно.
— Они — Княжьи люди, — как о само собой разумеющемся, пояснила мне на мой заданный ей об этом вопрос моя соседка по парте. — Они простолюдины, Бездари, не богачи, но они — служат Князю. Оскорблять их — оскорблять Князя. Не уважать их — не уважать Князя. А это чревато… сам понимаешь.
— Понимаю, — задумчиво кивнул ей и поблагодарил за ответ. Не сказал бы, чтобы всё после этого стало мне ясно, но кое-что в голове всё же уложилось, обретя своё, положенное ему место в картине мира.
После физики, в соответствии с распорядком, было время обеда. Длинная перемена, за время которой, полагалось спуститься вниз, пройти по коридорчику-переходу и оказаться в школьной столовой, где и утолить свой успевший разыграться аппетит. В школьной столовой, которая, по уровню сервиса, отделки, качества, вкуса и разнообразия подаваемых блюд, вряд ли уступала хорошему ресторану, входящему в «Мишленовский список». Ну, или какой-то местный его аналог, существованием которого я ещё не успел поинтересоваться, но не сомневался, что таковое в этом мире есть.
Полагалось спуститься вниз, но «обязаловом» не было. Никто не гнал, не заставлял и с кнутом за спиной не маячил. А я…
А я, с далёкого ещё детства, терпеть не мог запахи школьной столовой. Да и не только школьной. Они всегда казались мне отвратительными. Да и вообще, само это помещение, предпочитал обходить пятой дорогой. Не нравилось оно мне. Неприятные ассоциации вызывало…
Хотя, когда был Княжичем, меня это ничуть не волновало и не смущало: с удовольствием, чуть не в припрыжку туда бежал и наворачивал там по три, по четыре порции, так, что только за ушами трещало. Неприятие запахов и обстановки школьной столовой — это загоны писателя. С которыми он, правда, вполне умел справляться (попробуй не справиться — сдохнешь на срочке от голода). Умел, но не любил.
И я теперь не люблю. А без необходимости, зачем себя мучить и пересиливать?
В общем, в столовую я не пошёл. Остался в классе. Достал заранее приготовленные пару яблок, два банана, очищенную морковку и бутылку чистой воды — обычный мой достаточный рабочий перекус. Тазик салата, квашеная капуста и всё остальное, требующее немного больших усилий и подготовки перед непосредственным «закидыванием в топку», ждёт моего возвращения дома.
Поглядев на извлечённые мной из портфеля, с позволения сказать, «блюда», Алина, остановившаяся в дверях, только сочувственно покачала головой.
— Диета? — спросила она.
— Диета… — подтвердил я с тяжким вздохом.
— Сочувствую, — тоже вздохнула и без тени иронии ответила она. — Составить тебе компанию?
— Если хочешь, — пожал плечами я. — А, разве, обедать ты не пойдёшь?
— Я не голодна сейчас, — улыбнулась она, отлипая от косяка двери и направляясь обратно к нашей парте.
— Сейчас? А потом? — осторожно уточнил я. — Потом ведь проголодаешься, а обед уже пропущен.
— Не переживай, столовая и буфет работают целый день. Никто не станет возражать, если я приду и поем позже, на другой достаточно длинной перемене.