Княжий пир

Никитин Юрий Александрович

– А что такое Чернобог?.. И вообще боги? Клятвы даем себе, а от себя не спрячешься ни на каком морском дне.

В ушах тонко и противно звенело, но он сам чувствовал, как ноги

уже не подкашиваются, голос крепнет с каждым мгновением:

– Дурак ты, хоть и князь.

Владимир небрежно смахнул со лба красную струйку, там тоже быстро засыхала корочка:

– А ты?

– Что я, я не князь.

Князь стер остатки крови, прислушиваясь к крикам во дворе. Залешанин косо взглянул на его лицо, вдруг сердце кольнуло, ибо в глазах князя знакомая боль и нечеловеческая тоска. Тоска, у которой может быть только одна, слишком понятная, причина…

Он шагнул к Владимиру, тот протестующе мотнул головой, но руки раздвинул, обнялись, ибо так можно прятать лица, да не узрит никто их мокрые глаза, а пока крепкие мужские объятия, пара скупых хлопков по спине: хорошо дрался! – слезы вскипят и уйдут паром, а полосы по морде… что ж, пот в три ручья.

Внезапно от окна раздался хриплый

медвежий вой. Руки каждого дернулись к оружию, а Претич с готовностью заслонил собой князя. Возле окна стоял Белоян. Облик его был страшен, словно оттуда из ночи ударили тараном между глаз.

– Сколько, говоришь, – просипел он, – у тебя жен? Семьсот?

– Восемьсот, – буркнул Владимир. – Ну и что? У Соломона тысяча.

Рука волхва крупно дрожала:

– Само небо было против!.. Но вон видишь?.. Новая звезда!!!

Претич и трое дружинников бросились к окну. Владимир спросил враждебно:

– И что же?

– Она гласит, что тебе удастся… удастся все… и даже раньше, чем наберешь тысячу…

Голос князя дрогнул, но в нем лишь прибавилось рыка, чтобы не заметили насколько он близок к слезам, недостойным мужчины, князя, великого князя:

– Все женщины мира в Той, Единственной…

Черное небо грозно блистало, но Залешанин потрясенно смотрел на человека, который доказал, что сильный духом сам зажигает и гасит звезды.