Княжий пир
Шрифт:
А на арене Сигкурл пустил коня вокруг арены, ему кричали и бросали цветы. Когда конь пронеся вблизи Збыслава, Сигкурл проревел:
– Я разорву тебя, дикарь в человеческой одежде!
На трибунах одобрительно заорали, захлопали, там сидели нанятые кричать за любого победителя турнира, к ним присоединились еще с десяток зрителей, которым хотелось перемен. Збыслав уже третий год получает лавровый венок, пора другому. Для них неважно было, рус получит, грек или араб, в Царьграде все царьградцы, всадник на белом коне словно чувствовал, что не враги, вежливо приложил
С северной части трибуны раздался хохот, что прокатился постепенно по всем рядам. Огромный Сигкурл даже в дорогих доспехах выглядел дикарем, могучим и злобным, в то время как богатырь Славянского квартала больше походил на статую языческого бога, что остались с древних времен, разве что весь в железе, но лицо открытое, чистое, бледное, в то время как у Сигкурла мясистое, налитое кровью, багровое, испещренное шрамами…
– Я растопчу тебя как медузу.
Збыслав снова смолчал. Возможно, все еще не знал, что такое медуза. Лицо его было бледным, глаза отсутствующими. Прежде прямые плечи слегка согнулись, будто под неведомой тяжестью. Сигкурл тяжело проскакал на своем быкообразном коне полный круг, пронесся в трех шагах, бросив язвительно:
– Я насажу тебя на копье, как жука на булавку!
Збыслав проронил сухими губами:
– Я еду, еду – не свищу.
Сигкурл сделал третий круг, конь под ним словно только сейчас разогрелся, потряхивал гривой, глаза разгорелись, по сторонам смотрел дико, со злобой. Когда Сигкурл остановил его на южном конце арены, конь яростно бил копытом, вздымая целые тучи песка с комьями твердой земли. Это вызвало новые восторженные вопли.
На трибуне владыка обернулся к Игнатию:
– Что он сказал? Я слышал, ты можешь читать по губам!
Молодой священник виновато развел руками:
– Видимо, я плохо знаю их язык. Я еду-еду, не свищу… Что бы это значило?
– Я еду, еду – не свищу?
– Да. Он так и сказал…
Снизу раздались звонкие звуки фанфар. Двобойцы двинулись друг другу навстречу как две горы. Сигкурл оказался на середине раньше русского богатыря, даже заехал явно намеренно на его половину. Было видно, как вскинул руки в приветствии, губы шевелились, улыбался, но только Збыслав услышал злобный шепот:
– Я убью тебя, блоха!.. Я потом отыщу твою невесту, использую, отдам ее своим слугам, а затем выброшу собакам.
– Я еду, еду, – напомнил Збыслав, но и без того в застывшей груди стало вовсе холодно. Вряд ли позволят бесчинствовать в Русском квартале, там еще остались богатыри, но все же не хотелось бы, чтобы женщинам и детям что-то хотя бы угрожало.
– Я убью тебя! – повторил Сигкурл.
– Я еду, – напомнил Збыслав.
Он опустил булатную личину, оставив открытым только подбородок. Сквозь прорезь шлема глаза блеснули как синие кристаллы северного льда. Глаза Сигкурла в прорези личины были темные, как зерна гагата. Фанфары протрубили снова, двобойцы разъехались каждый на свою сторону. На трибунах затихли.
Замерший в радостном нетерпении князь церкви услышал, как за спиной возится Игнатий, бормочет озабоченно:
– Я еду,
А на арене кони ринулись друг другу навстречу, и опять Сигкурл оказался на середине раньше, чем конь Збыслава сделал первые три прыжка. Они сшиблись на половине Збыслава. На трибунах видели, как пошатнулся русский богатырь. Удар Сигкурла был настолько силен, что обломки копий взвились высоко над ареной, а пара щепок залетела в верхние ряды зрителей. Там сразу вспыхнула драка.
Сигкурл проскочил до барьера, развернулся, но конь все же ударился о деревянный забор, больно придавив ногу в стремени. Выругавшись, Сигкурл тут же пришпорил коня и понесся на ошеломленного ударом противника, в руке теперь жарко рассыпал золотые искры огромный топор.
На трибуне Василий сказал заинтересованно:
– До чего же силен этот северянин!.. Если бы не его ночная гостья, то не знаю, не знаю…
Владыка бросил острый взор. Архимандрит не упустил возможности показать, что он знает все до мелочей. Как-никак, именно он патронирует всю нечисть…
– Ему просто повезло, – откликнулся он, глаза не отрывались от арены. – Сигкурл уже проткнул бы его насквозь. Если бы не доспехи…
– Да, что за железные руды в их болотах?
Богатыри сшиблись, опять на северной половине. Слышно было как Сигкурл осыпает северянина страшными ударами, тот безуспешно закрывался щитом, глухо стучало дерево, щепки разлетались красные, будто уже окрашенные кровью.
На трибунах орали, свистели, топали ногами. Многие вскочили, бросали в воздух шапки снова и снова. В ложах для благородных владыка и архимандрит обменялись удивленными взглядами. До чего же сильны эти русские медведи…
Внезапно раздался общий вздох, затем пролетел по всему амфитеатру вопль, полный восторга, в котором потонули крики разочарования. Сигкурл навис над северянином, у того от щита осталась одна рукоять, русский герой отшвырнул, теперь пытался парировать удары лишь мечом, но тяжелый топор пробивал защиту, раз за разом задевал то плечо, то шлем. Железо звенело так, что вздрагивали даже на самых дальних скамьях.
Северянин шатался, но удары Сигкурла все еще не могли поразить его насмерть. Наконец он пошатнулся настолько, что рухнул, едва успел освободить ногу из стремени. Испуганный конь отскочил. Сигкурл с торжествующим ревом погнал коня на спешенного противника, над головой угрожающе вскинул страшный топор.
Рухнув на песок, северянин несколько раз перекатился, всякий раз захватывая целые пригоршни золотого песка. На трибунах орали и свистели. Длинный меч остался на месте падения, а конь Сигкурла перескочил через сверкающее лезвие, топор обрушился на ошеломленного противника, что только-только начал подниматься с колен…
Снова вопль на трибунах, ибо северянин, словно очнувшись, внезапно метнулся вперед, лезвие топора прошло за его спиной, все же зацепив кончиком латы. Конь Сигкурла заржал, вздыбился, а в следующее мгновение отпрыгнул уже с опустевшим седлом, ибо Збыслав так и не выпустил из рук ногу ошеломленного Сигкурла.