Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Кравцова Марина Валерьевна

– Это тот самый Орлов лихой, что шестерик, ухватясь за колесо каретное, останавливает? – шепнул Сережа Потемкину, когда они уже стояли у стола с бокалами в руках.

– Он самый.

– А?.. – Ошеров повел глазами в сторону своего заступника, который, лениво потянувшись, поднялся с кресла и словно нехотя подошел к столу.

– Да это ж старший брат его, Орлов Григорий. Если про Алехана наслышан, так про него и подавно должен…

– Слыхал, конечно! Видеть до сей поры не доводилось.

– Да. Душа гвардии! Ребята его обожают. Он друг мой хороший. А их всего пятеро братьев. Вон Федя

Орлов, вон, – кивнул в сторону миловидного кадета, – Володенька…

– О чем шушукаетесь, словно красны девицы? – прервал их Алехан. – У нас не должно быть друг от друга тайн. Лучше пейте, братцы!

– Друзья! – громкий голос старшего Орлова покрыл шум, и тут же водворилась тишина. Прекрасные глаза Григория взволнованно заблестели.

– Господа! Ее Императорское Величество государыня Екатерина Алексеевна велела передать своим верным слугам, что у нее не осталось надежды более ни на что, кроме как на Божию помощь и преданность друзей. Не далее как вчера супруг грозил ей заточением в монастырь, а то и в крепость, – Григорий нервно кашлянул в кулак и добавил с ненавистью: – Он желает, видите ли, братцы, женится на Лизке Воронцовой!

Раздались возгласы возмущения. На толстой мужикоподобной Воронцовой? Екатерину – в монастырь?! Орлов, меж тем, продолжал:

– Друзья, нельзя медлить долее! Отечество зовет нас на служение. Единственная возможность спасти Россию-матушку, не дать ее на попрание голштинскому выродку… Сами знаете, братцы. Государыня повелела мне передать вам, что верит в нас и благословляет на решительные действия.

Громоподобное «ура!» было ответом на речь Орлова. Потемкин обернулся к Ошерову, смотрел на него сияющими глазами: понял, мол? Еще бы не понять! То, о чем вещал сейчас красавец Григорий, давно уже на все лады перепевалось гвардейцами. Говаривали о том и Потемкин с Ошеровым.

Сын герцога Голштинского, племянник по матери ныне покойной государыни Елизаветы, заняв по завещанию тетки российский престол, собрался сделать из России прусское подобие. А ведь только-только завершилась Русско-прусская война. Поживи еще немножко государыня Елизавета… Но Господь распорядился иначе. И вот уже дарятся королю прусскому, перед которым молодой царь Петр Федорович преклонялся, яко пред идолом, плоды такой победы! И вот в русскую армию вводятся ненавистные немецкие порядки. Военные, столь недавно не щадившие живота на полях сражений, поносят на чем свет стоит «голштинского выродка». И впрямь ведь – погубит Россию. Распродаст всю со временем заморским королям. И не со зла ведь! Ну как ему из Голштинии своей было Россию узнать? Как полюбить? Уже большим молодцем вызвала его к русскому двору тетушка Елизавета Петровна. И вот… уже собирается на Данию войной! Русские войска встанут под знамена прусского Фридриха, которого русский царь открыто называет «своим господином». Можно ли придумать большее кощунство?! Так что, Ваше Величество, если уж чего понять невмоготу, уступи место умным. Уступи супруге своей, Екатерине Алексеевне, что тоже в неметчине выросла, но воле Божией покорясь, новую Родину любить научилась и защищать готова вековые ее устои.

Потому – «ура!» на речь Орлова. Потому так блестят глаза гвардейцев, разгораются румянцем щеки. Все решает сила военная. Как один готовы

все сейчас и в огонь, и на плаху за свою государыню – единственную надежду России.

Кипит молодая кровь. Звенят бокалы.

– Виват Екатерина Алексеевна – самодержавная императрица всероссийская! – восклицает Григорий Орлов.

– Виват! Виват! Виват!

Алехан с горделивым удовольствием перехватил восхищенный взгляд Сережи, устремленный на его любимого брата.

– Наш братец молодец, – подмигнул Ошерову. – Одним словом – орел! Герой. Чай, слышал про Цорндорф? Когда наш отряд под огнем с двух сторон оказался? Гриша впереди до конца стоял.

– Помню, слышал! Хотя ранен он был не раз и истекал кровью…

– Да, а потом взял в плен адъютанта самого Фридриха Прусского.

– Полно, Алех! – прервал старший Орлов, не любивший восхвалений в свой адрес и незло усмехнулся: – Ты зато из нас, пятерых Орловых, самых умный.

– Да-a, братцы, – вмешался в разговор погрустневший поручик Семеновского полка, – за что кровь проливали? За что ты, Гриша, не жалел себя под Цорндорфом? Чтоб потом Петрушка Голштинский надругался над нашей воинской честью? Под знамена врага погнал?

– Э-э, брат, – весело потянул Григорий, – не по-нашему мыслишь. Не по-русски. Мы знали, за что живота не жалели. За Россию-матушку. За честь Отечества. За сию-то честь да за правду Божию. А что? Погонит нас Петр в Данию, ведь и под знаменами Фридриха будем кровь проливать без страха, дабы не посрамить русского оружия.

– Не дойдет до Дании! – усмехнулся Алексей. – Недолго голштинцу над нами измываться. Выпьем за Россию, ребята!

– Виват Россия!!!

Пили сегодня немного – без вина были пьяны. Молодые, дерзкие… Григорий Орлов, кажется, забыл, что хотел напиться от душевной тяготы, потому что беда грозила любимой женщине – ей, Екатерине… Вдруг крепко с чего-то поверил, как в судьбу, что все хорошее свершится и засияет его яркая звезда…

– Я, братцы, – вымолвил, от избытка чувств едва не задыхаясь, – не то что жизнь отдам за государыню – на муки пойду, на дыбу пойду, на кусочки себя разрезать дам!

– Не будет сего! – отрубил Алехан. – Наша возьмет.

– Бог – за нас, – сказал Потемкин. – Государь Петр Федорович искоренить надумал святую православную веру на Руси. Открыто презрение выражает.

– Уж все возмущаются! – поддакнули на разные голоса гвардейцы.

– Да, – продолжал вахмистр, живо интересовавшийся всем, что касалось церковных дел, – уже с пасторами советуется о распространении в России лютеранства…

– Верно, – кивнул Григорий Орлов, тоже знавший немало. – Во дворце кирху построил. Задумал иконы святые вынести из храмов наших да попов обрядить в немецкое куцее платье.

– Так ведь… братцы, – испуганно протянул Володенька Орлов, растерянно обводя собрание жарким взглядом, – так ведь… чернь же подымется. Бунт же неизбежен, братцы!

– Ага! – поддакнул Григорий. – Верно говоришь, братик. Русский мужик все стерпит, если нужно, и нужду стерпит, и плети, и издевательства любые, а поругания веры нашей святой, православной, не снесет!

– Так о том и речь, – вновь вмешался Алехан, – что медлить далее нельзя. Все, кончай пить, господа. Пора бы уж и о деле потолковать.