Княжья Русь
Шрифт:
Лошади лениво перебирали ногами. Второй возок вообще отстал шагов на тридцать…
Заврата прихлопнул севшего на щеку комара, прислушался к стуку копыт… Резво идут. Не иначе посыл в Киев. Кому еще спешить прочь от города в такое время?
Четверо всадников вынырнули из полутьмы и осадили коней.
Заврата успел увидеть тусклый блеск стали. Оборониться не успел. Тяжелый клинок наискось упал на плечо.
Злодей ловко спрыгнул с седла прямо на воз и хлестнул саблей молодого варяга. Тот, однако, оказался проворней купца. Сумел откатиться и вырвать из ножен меч, так что второй удар был принят уже на клинок. Ответный мах — нападающий не ожидал. Промедлил самую малость — и варяжский меч срезал ему клочок кожи со скулы и правый ус.
Но на этом бой и кончился. Другой злодей метнул нож, воткнувшийся отроку под лопатку, а пораненный тут же довершил дело, воткнув саблю отроку в живот…
И взвизгнул тонко, по-бабьи. Девка, о которой он в запале позабыл, всадила ему в бедро острую спицу. В ярости пан Кошта врезал девке в переносицу кулаком в латной рукавице — и та враз сомлела.
Пан Кошта вскинул саблю, но сообразил, что дело — кончено. Верный друг пан Яцек, прежде чем метнуть нож, просек саблей лысину вознице. Глупый смерд: думал отбиться кистенем от шляхетской сабли — и получил, что положено. Впрочем, в живых лехиты никого оставлять не собирались.
Паны Стась и Казимир легко прикончили смердов на второй повозке и теперь уводили ее в лес. Разумное решение.
Пан Кошта спихнул на солому мертвеца и взялся за вожжи.
— Девку-то зачем убил? — недовольно спросил пан Яцек, ощупывая безвольное тело дочери Свардига и сдирая с запястья тяжелый браслет. — Я б ее попользовал. Девка молодая, смачная… была.
— Ну так бери, пока теплая, — пан Кошта ощупал уколотое бедро (вроде неглубоко) и попытался приладить на место срезанный клок кожи. Перевязать бы надо…
— Эй, Яцек…
Но Яцек, задрав девкино платье, уже пристраивался сверху. Ему было не до того. Пришлось пану Коште перевязываться самому.
— Хочешь? — спросил пан Яцек, вставая и подтягивая штаны.
— Мертвую?
— Живая она, — сообщил довольный Яцек. — Сердечко тукает.
Эти слова окончательно взбесили пана Кошту. Он вырвал из спины руса Яцеков нож и двумя руками, с размаху вогнал его в левую грудь девки.
— Теперь не тукает, — сообщил он мрачно. — Всё, пан, забираем что есть ценного и уходим. Поранили меня, лекарь нужен.
— Не боись, германский грач тебя полечит, зря, что ль, в университете учился! — Пан Яцек заховал на груди снятый с девки золотой браслет, которым не собирался ни с кем делиться, и теперь обшаривал пояс купца. Эх, жаль. Кошта не соблазнился девкой. Пока бы пан ее нажаривал, Яцек еще что-нибудь припрятал бы…
Главадвадцатая
РАССЛЕДОВАНИЕ
От Киева до Любеча купеческому каравану — два дня пути. Всаднику — день. Гонец двуоконь домчал к середине дня.
Жалобный вопль младшей жены Свардига услыхали на подворье боярина Серегея, когда солнце перевалило через зенит.
Спустя полчаса Сергей уже знал, какое случилось несчастье.
Соседи бедовали у него в доме. Убитую горем мать Сладислава отпаивала травами. Шептала утешительные слова…
У Сергея таких слов не было. Что можно сказать отцу, потерявшему в одночасье двоих детей. Мол, не стар еще, других народишь… Так разве это утешение!
Раньше он со Свардигом близок не был. Сосед и сосед. Природных варягов в Киеве немало. Больше, чем на Белозере. Помогали друг другу по мелочи. Дочку вот просватал… Помог, однако…
— Мы их найдем, — пообещал Сергей. — Найдем и накажем.
Потускневшие глаза сотника сверкнули огнем лютой радости. Сергей запоздало вспомнил о своей репутации. Он же — ведун. А если ведун сказал: найдет — значит, найдет.
— Найдешь татей — что хочешь проси, боярин! — выдохнул сотник. — Жизнь моя твоей будет!
Это были не пустые слова. Сергей знал.
— Сначала я попрошу тебя не торопиться в дорогу, — сказал он. — Надо мне кое-что вызнать.
Вышел во двор, кликнул троих потолковей из ближней дружины и поставил задачу.
А сам отправился к великому князю: оповестить о разбойном деле и испросить Свардигу разрешение на поездку в Любеч.
Не сказать, что Владимир очень огорчился: в пограничье убивают больше и чаще, но съездить за телами детей Свардигу дозволил. Более того, предложил взять с собой десяток гридней — пошарить вокруг: может, тати какой-нибудь след оставили?
Через час воевода узнал, что примерно сутки тому назад Заврату и всех, кто с ним был, видели в добром здравии черниговские дружинники, ехавшие в Киев с поручением. Видели и запомнили. Их десятник сказал также, что никого подозрительного на дороге не встретил.
Пятеро чужеземцев опасными десятнику не показались. Мало ли по дорогам чужеземцев ходит. Разбойничают же в основном свои. Они и тропы тайные знают, и спрятаться им есть где.
Десяток княжьих дружинников привел Богуслав. И с ними — отдохнувших коней из княжьей конюшни.
Сергей, в свою очередь, поднял на-конь еще десяток собственных гридней, почти насильно накормил почерневшего от горя Свардига — и вскоре крепкий отряд, переправившись через Днепр на Сергеевой морской лодье, двуоконь мчался по гладкой дороге на Любеч.
Как и рассчитывал Сергей, к месту гибели Завраты и детей варяжских поспели засветло: двуоконь на хороших лошадях по хорошей дороге пройти сотню километров за несколько часов — дело реальное.
На месте трагедии их встретил не кто-нибудь, а сам боярин Зван, ныне славный воевода при любечском наместнике, а в прежние времена — один из самых лихих гридней Сергея, ветеран булгарской войны Святослава, давний друг Серегиных сыновей и зятя, Йонаха Машеговича. То есть Зван не просто друг, а почти что родич. Но сейчас большее значение имело не это. Под началом Сергея Зван прошел выучку не худшую, чем его сыновья. И, по долгу службы прибыв на место преступления, повел себя правильно. То есть осмотрел всё тщательно, особенно обращая внимание на те следы, что оставили после себя тати.