Кочевники неба
Шрифт:
И, не обращая внимания на требование подростков продолжить разговор, Бартоломео покинул их.
На следующий день мужчина предстал перед Советом Мудрейших. Они запретили Бартоломео давать уроки и покидать гостевой городок до весны. Бартоломео смиренно выслушал и это приказание, и новость, что ему не заплатят ничего, ибо никакой пользы его занятия молодёжи не принесли, а наоборот, развратили её.
Весь вечер Варэк, уверенный, что он обязан Келчи этим хорошим известием, угождал ему во всевозможных мелочах. Поначалу Келчи воспринимал перемену в обращении настороженно,
– Я был сам не свой от смерти крушта. Да, я не ночевал в его панцире лет пять, всё время находил повод улизнуть от кочевья, но всё равно он что-то для меня значил.
– Да пустяки, Келчи! – сказал Варэк, пододвигая ему сладкие ягоды, которые самолично по такому случаю нарвал. – За твой подвиг я тебе простил даже то лето в Сонной Долине.
– Какой подвиг? – рука Келчи застыла вместе с ложкой, благодушная улыбка сползла с его лица.
– Не скромничай, кто ещё донёс на этого негодяя Бартоломео? Только тебе и Лилле я рассказал, как он опасен.
– И почему, интересно, ты так уверен, что это сделал не Лилле? – злобно воткнув ложку в ягоды, спросил Келчи.
– Ты меня удивляешь! Потому что он мой лучший друг, а я не дружу с доносчиками!
Лицо Келчи пошло красными пятнами, и что-то подсказывало Варэку, что это не краска смущения.
– Знаешь что, Непоседа?! – медленно отодвигая ведёрко с ягодами, произнёс он. – Знаешь что… знаешь что?!..
Но Варэк так и не понял, что он должен был знать. Проклиная Птицу Судьбы, которая из трёхсот общин круштанов определила его именно в эту, Келчи покинул хижину.
Глава 9
Я так этого ждал!
Лилле был уверен, что одинаково любит как кочевье, так и зимовье, а оказалось, только если они наступают в свой срок. Когда на календаре забрезжил апрель, а крушты так и не покинули панцирь своей Матери, Лилле обнаружил, что жареное мясо косули, которому он был так рад после восьми месяцев на птице, приготовленной на горячем пару из крушта, уже не лезет в глотку. Ручьи и озёра Долины, бедные рыбой, но богатые раками, тоже не приносили желаемой пищи. А уж как ему надоели свежие фрукты и ягоды, как захотелось сушёных в компотах! Как опротивели коренья, заменявшие каши, которые варили на круште из злаков, полученных от торговцев.
Выяснилось, что четыре месяца на твёрдой земле – это предел для его ног. Он с ужасом думал, что Миртару длиться вдвое дольше.
Никто не спрашивал причины, почему крушты не выходят из спячки. Сугробы по краям долины говорили сами за себя.
– Плохая примета, – ворчали старики. – Вначале цветной крушт скончался, а теперь и снега не тают. Дурное предзнаменование, плохой будет год. Очень плохой.
А вот Варэк так явно не считал. Он ничего не говорил, боясь спугнуть удачу, но Лилле видел, как с каждым днём в друге крепнет надежда не ждать Миртару ещё год.
Когда апрель отметил свою середину очередными морозами, а не капелью, каждая община провела священный ритуал, чтобы отпугнуть осмелевших злых духов. И только лицо Варэка от счастья сияло, словно горное озеро.
А первого мая он разбудил Лилле криком: «Всего пятнадцать дней! Осталось всего пятнадцать дней!». Но уже вечером присказка Бартоломео, что всё хорошее никогда не бывает правдой, подтвердилась.
Треск, с которым первенец Матери Круштов выбирался, в который раз уже за свою вечную жизнь, из её чрева, развеял грёзы Варэка. Через час показался другой крушт, поменьше, затем крушты полезли из раскрывшегося, как цветок, панциря, словно пчёлы из потревоженного улья.
Всё вокруг погрузилось в суету. Не больше двух дней уходит у круштов, чтобы истребить насекомых Долины, набираясь сил на стремительный рывок за её пределы. Времени на сборы совсем немного.
Вопреки дурному предзнаменованию, в коридорах скальных жуков не произошло ничего катастрофического, начало кочевья тоже не принесло никаких бед.
Вначале крушты летели вместе, потом, постепенно, не сбавляя скорости, стали расходиться в разные стороны. Через три дня Лилле даже с Гребня не видел ни единого крушта. Зато хорошо слышал их голоса: то справа, то слева гудел Рог Миртару.
– Счастливчики! – шептал Лилле. – Их Миртару начался так близко к Сонной Долине, им так легко его закончить.
А вот Король Небес словно разучился трубить в Рог. День проходил за днём, а он всё мчался и мчался, почти не меняя направления, замедляя ход лишь к вечеру и разгоняясь, словно в предчувствии опасности, с рассветом. Лишь однажды он задержался, когда встретил на пути большое озеро, почти свободное ото льда, и Лилле с Келчи уже успели приготовиться к купанию в холодной воде, а Варэк – к крушению всех надежд, но, так и не протрубив в Рог, Король Небес снова набрал скорость.
Он ушёл так далеко от Долины, что даже Мудрейший начал сомневаться, стоит ли отправлять парней в Миртару этой весной: шансы вернуться вовремя таяли вместе со снегами под брюхом крушта.
Но, видимо, потому, что рядом не было Бартоломео (его ссадили на второй день), готового её уничтожить одним едким замечанием, – мечта Варэка всё-таки сбылась.
– До его совершеннолетия ещё целый час, – раздумчиво произнёс Мудрейший, кивая на затаившего дыхание подростка.
– Рог Миртару протрубит второй раз не раньше, – заступился за внука Лаиру Пытливый.
– Хорошо, пусть собирается! – принял решение Мудрейший. – Миртару ночью – добрый знак. Когда темнота мешает увидеть родной крушт на горизонте, они меньше тоскуют по нему.
Вышла заминка, когда выяснилось, что на Варэка нет ни одежды из нижнего мира, ни оружия – никто не ожидал, что в Миртару отправятся три мальчика, а не два. И снова Лаиру Пытливый спас внука, сказав, что верит в него: он сумеет выжить на земле и в обличье кочевника неба.
В итоге Варэку всё-таки нашли обычный топор вместо топора с крюком, которым так удобно цепляться за панцирь, но который вызывает так много подозрений в нижнем мире, а равнинные невесты отыскали в остатках своего приданного плащ, чтобы скрыть одежду крушта.