Кочевники времени(Роман в трех частях)
Шрифт:
— Добровольческого воздушного флота лейтенант Пильняк.
Казак сказал что-то на своем диалекте, до которого мои познания в русском языке еще не доросли. Он сдвинул шапку на затылок, отвечая на приветствие. Затем повернул лошадь, чтобы проложить для нас дорогу в толпе, и махнул нам в сторону деревни.
Мы решили не слишком переживать по поводу того, что стукнет в голову казакам, и колонной по двое направились на главную квартиру бунтовщиков. Пильняк улыбался, когда говорил, и я отвечал на его улыбку.
— Выше голову, старина. Это, кажется, то самое, когда
— Толком не знаю, — ответил я. — Это было слишком давно.
Казаки, одни конные, другие пешие, густо толпились вокруг нас. Они были довольно грязны и многие откровенно пьяны. Никогда в жизни мне не доводилось обонять такое количество перегара. Некоторые из них, как мне показалось, недавно приняли водочные ванны. Они осыпали нас оскорблениями. Мы были возле первого дома деревни, когда толпа стала такой плотной, что мы не могли двигаться дальше.
В этот миг в хвосте колонны один из наших механиков ударил казака, и оба сцепились в драке. Наш тщательно соблюдаемый строй начал разваливаться.
Вероятно, нас разорвали бы на куски, если бы справа от нас пулеметная тачанка, влекомая лошадью, не разделила толпу. Один человек управлялся с маленькой тележкой, другой стрелял в воздух из револьвера и приказывал казакам расступиться.
С револьвером был Нестор Махно.
— Назад, злыдни! — кричал он своим людям. — Мы не испытываем ненависти к тем, кто заблуждался и служил государству. Мы ненавидим лишь само государство.
Он улыбнулся мне со своей тележки:
— Привет, капитан Бастэйбл. Решили влиться в наши ряды?
Я не стал возражать.
— Мы идем к вашему лагерю, — сказал я. — Мы признаем себя вашими пленниками.
— Где торчит ваш командир?
— В своей каюте.
— Дуется на меня, небось. — Махно закричал казакам на диалекте, ряды вооруженных, буйных и пьяных людей снова стали разделяться, и для нас опять открылся проход. Тачанка Махно приблизилась к большому зданию школы, над которым развевался флаг мятежа: желтый крест на красном фоне. Он сделал знак мне и Пильняку присоединяться к нему и сказал остальным нашим людям, что в близлежащей церкви они получат койку и обед.
Нам не хотелось расставаться с остальными офицерами, но выбора не было.
Махно соскочил с тележки и легким кивком пригласил нас к зданию школы. В большой классной комнате нас ожидали несколько казачьих предводителей. Они были одеты куда роскошнее, чем их люди, в богато вышитые рубахи и кафтаны с множеством золота и серебра на одежде и оружии.
Но самое диковинное зрелище представлял человек, сидевший впереди в классной комнате на учительском месте. Его лицо было полностью скрыто шлемом, представлявшим мужское лицо с усами. Только глаза были живыми, и они показались мне безумными и в то же время очень злобными. Человек был невысок, но кряжист, на нем был простой крестьянский кафтан и серые шаровары, заправленные в черные сапоги. Он не носил оружия, не имел на одежде никаких значков, и одна из его рук была тоньше другой. Я знал, что мы предстали перед самим Стальным Царем; это был вождь мятежников Джугашвили.
Голос из-под шлема звучал металлически и приглушенно.
— Английский ренегат Бастэйбл. Мы слышали о вас. — Слова звучали хрипло и злобно. Человек этот казался мне одновременно и сумасшедшим, и пьяным. — Это что, честный спор на английский манер? Убивать казаков?
— Я офицер добровольческого воздушного флота, — заявил я ему.
Металлическая маска поднялась и уставилась прямо на меня.
— Что вы там делали? Наемник?
Я не стал ничего объяснять ему.
Он тяжело откинулся на стуле, точно его придавила тяжесть собственной власти.
— Вы завербовались, чтобы сражаться против японцев, это верно?
— Более или менее, — ответил я.
— Стало быть, вам приятно будет услышать, что японцы почти разбиты.
— Я принял бы такое известие с радостью. Если бы эта война наконец закончилась, я был бы только рад. Если бы закончились все войны.
— Так вы пацифист! — Джугашвили расхохотался под шлемом. Это был страшный смех. — Для пацифиста, друг мой, вы слишком много пролили крови. Под Екатеринославом погибли две тысячи человек. Но мы взяли город и уничтожили воздушный флот, который вы натравили на нас. Что скажете?
— Если война с Японией почти закончена, — возразил я, — то вашему триумфу длиться недолго. Должны бы знать.
— Ничего подобного. — Он сделал знак одному из своих людей, который подошел к боковой двери, открыл ее и кого-то позвал. Мгновением позже я увидел, как оттуда показался… Гарри Бирчингтон. Передо мной во всей красе вновь стоял Нервогрыз из лагеря Рисири.
— Здорово, Бастэйбл, старый товарищ! — вскричал он. — Я знал, что в России должна найтись пара-тройка истинных социалистов. Но я отыскал самых лучших.
— Вы работаете на этих людей?
— Разумеется. Я так счастлив, что смог предоставить в их распоряжение свои таланты.
Не прошло и секунды, как его обычный самодовольный тон стал действовать мне на нервы.
— Мистер Бирчингтон обслуживает наши воздушные корабли, — пояснил Стальной Царь. — И оказывает нам большую помощь в других областях.
— Как мило с вашей стороны говорить об этом, сэр. — Бирчингтон улыбнулся своей пакостной улыбкой, гордой и смущенной.
— Доброе утро, мистер Бастэйбл. — Я тотчас узнал теплый иронический голос. Обернувшись к двери, я увидел миссис Уну Перссон. Поверх шинели у нее были скрещенные патронные ленты, на бедре «смит-вессон», меховая шапка на голове. Нежный овал лица и светло-серые глаза — она была прекрасна, как всегда.
Я поклонился.
— Миссис Перссон.
Я не видел ее с того времени, как мы встречались в мире Черного Аттилы. В ее глазах появилось то особое выражение узнавания, какое бывает у всех путешествующих между мирами в мгновение встречи.
— Предполагаю, вы присоединитесь к нашей армии, — многозначительно сказала она.
Я полностью доверился ей и тотчас принял ее намек. К величайшему удивлению Пильняка, я кивнул.
— Это было моим намерением все это время, — заявил я.
Джугашвили ничуть не удивился.