Кочубей
Шрифт:
вполголоса напевал Рой, поворачивая карту, гремевшую, точно лист железа. Много муки пошло на ее склейку. Многоводная, расплываясь фиолетовыми волнами, извивалась Кубань. Реку нарисовал Рой, а подправил химическим карандашом Кочубей, начертив, где полагается у берегов, подобие елочек — леса. Станицы изображались квадратами, примерно со спичечную коробку. Над квадратом Суркулей краснел флаг. Дом штаба на карте был нарисован; из трубы валил курчавый дым, за трубу дома была привязана лошадь,
— Гляди сюда, — обычно говорил Кочубей, раскладывая карту. — Видишь, яка у тебя сила и яка у них?
Командиры чесали затылки, кряхтели, убеждались в явном графическом превосходстве своей сотни над неприятельским полком, смущенно бормотали:
— Верно. Яка козявка меня кусает! Тю, грец… Ну, батько, таку расчехвостим…
Ахмет, стоя у окна, внимательно следил за Кочубеем. Во взгляде темных блестящих глаз телохранителя было что-то тревожно-преданное. Он был поставлен охранять жизнь величайшего, по его мнению, воина. Поэтому он никогда не отходил от Кочубея. Когда Кочубей спал, Ахмет дремал, привалив двери своим сухим, мускулистым телом горца. Когда комбриг бредил, Ахмет открывал глаза и настораживался. Когда чувствовал опасность или чуткий слух его улавливал звуки, выделяющиеся из привычного ритма прифронтовых шумов, Ахмет напрягался, собирался в клубок, готовый барсом прыгнуть на врага.
Кочубей, прибыв с фронта и сняв сапоги, быстро шагал по комнате в шерстяных, выкрашенных фуксином носках.
Вокруг — в беспорядке сброшенное им оружие. Не обращая внимания на двух женщин, жену Настю и Наталью, случайно зашедшую в штаб, Кочубей на ходу распоясался, быстро вытащил из-под очкура рубаху, потряс ею, чтобы дошла до его вспотевшего тела прохлада, остановился, выгнулся, полуобернувшись, приказал:
— Начальник штаба, иди сюда, подери мне когтями спину.
До спины батьки допускались только избранные. Рой, отложив диспозицию, не торопясь подошел, запустил руки под рубаху, начал деловито чесать. Кочубей, казалось, мурлыкал от наслаждения, довольный, приговаривал:
— Ох, ох… Ще, под самой лопаткой! Во-о-о! Ниже… Во-о-о! По хребту, ще, ще… Во… Срезал когти?.. Во-о-о!.. Ну, будет. Оставь шкуры до другого раза.
Разогнавшись, прыгнул в кровать, утонул в пуховиках. Три перины — слабость Кочубея. Потянулся до хруста. Закинул руки за шею, прикрыл глаза, улыбнулся, тихо сказал:
— Адъютант, жарь колбасу!
— Есть жарить колбасу.
Левшаков скрылся. Дверные щели пропускали вкусные запахи. Шипело сало. Слышалась команда Левшакова и ворчливый голос хозяйки. Сыны у хозяйки ушли к Шкуро, и она вечно недовольна постояльцами и бранчлива. Штаб расположен в горнице — парадной половине казачьей хаты; колбаса жарилась в теплушке — черной половине, где жили хозяева и после отела — телята. В теплушке земляной пол, русская печь, плита, кровать, прикрытая ряднами, на полу топливо — кизяки и солома. В горнице деревянные полы, стол, занавески на окнах, койка для гостей, вычурно резной шкаф, сундук.
Кочубей блаженствовал. Трое суток в седле. Поединки, короткие стычки. Пыль и дождь. Душные костры-шипуны из сырого дубняка.
— Хуг!.. хуг!.. — пыхтел он, поглаживая живот. — Хуг!.. хуг!.. Як дела, Настя? Чего нового, милосердная сестра?
Вопросы праздные. Задавая их, Кочубей не требовал ответа. Он закрыл глаза. Он отдыхал. Наталья первый раз видела комбрига в домашней обстановке. Она недоуменно пожимала плечами, искоса поглядывала на Роя, улыбалась.
Осторожно ступая, чтобы не слышен был скрип щегольских «румынок», отставив назад руки, подошла к Кочубею жена.
Женщина нагнулась и быстро поцеловала любимого. Но сейчас же испуганно отпрянула назад, так как Кочубей вскочил разгневанный.
— Геть! Я ще не подсказывал цилувать!
Женщина, застеснявшись, ушла на кухню. Ахмет довольно цокал языком и крутил плетью.
Неожиданно для всех вскочила Наталья, наблюдавшая эту сцену. Ее лицо горело. Белокурые волосы беспорядочно выбивались из-под платка. Она подступила к Кочубею:
— Что ты надсмехаешься?! Герой!
Кочубей привстал, состроил удивленную мину.
— А ты шо мне за указ?
— Жена она тебе или не жена?
— Жена, а як же…
— Ну, и обращаться надо, как с женой. — Презрительно бросила: — И за такую чуму Деникин мильон обещает!
Наталья вернула подругу из кухни. Отняла ее руки от заплаканного лица.
— Ты б его рогачом, — посоветовала Наталья, — почесала бы ему спину вместо Роя.
Обернувшись к комбригу и укоряюще глядя своими детскими глазами, сказала:
— А еще красный командир! За революцию…
Кочубей был смущен.
— Не могу прекословить, — оправдывался он: — Мост взяла. Кабы не девка — в сотенные б произвел.
Появился Левшаков. Откинув чуб рукой, вымазанной в саже, он торжественно отрапортовал:
— Колбаса шкварчит, как живая, пережаривается!
— Давай на стол! — обрадованно скомандовал Кочубей, садясь рядом с Кандыбиным.
Хозяйка внесла сковороду. На сковороде шипели круги колбасы. Адъютант взял из рук хозяйки сковороду и церемонно поставил ее на стол.
— Ну, моя милка, сидай с нами, — пригласил Кочубей жену, полуоборачиваясь. — Да и ты, королева, садись, гостем будешь.
— Некогда мне колбасами заниматься, — отказалась Наталья.
Настя покорно присела.
Кочубей поведал свои мысли комиссару:
— Был я, Вася, на фронте. Нельзя держать в ямках всадников. Не конное это дело. В окоп сажать надо брюхолазов. Надо, Вася, нам своей пехоты.
Он вопросительно смотрел, поставил локоть на стол и потирал пальцем шрам, что был у него чуть повыше лба. Серые его глаза были колючи. Узкие губы и властный подбородок придавали лицу сердитое выражение. Крепкая медная шея вспотела.
— Не забыл я ще того случая, як ты меня чуть штыком не запорол в Рождественском хуторе. Пехота у тебя была тогда. Добра пехота — дербентцы, да мало. Давай, комиссар, сгарбузуем свой полк, — неожиданно решил он, — бо нема надежды на их части.
— А откуда людей вербовать? — осторожно спросил комиссар. — Люди-то, пожалуй, все по частям расписаны.
— Это полдела! — воскликнул Кочубей. — Дезертиров сберем, займем буржуев, что ЦИК мобилизовал. С утра пораньше пробежим до фронта, Вася, поглядим, шо и как, а потом подадимся до Пятигорскова.