Код Адольфа Гитлера. Апрель
Шрифт:
– Я весь внимание, Коба!
– Крути себе на ус, Лаврентий! Правда, у тебя его нет, – ты же не Будённый, а наш «Гиммлер». Но шутки в сторону. Пора, Лаврентий выкуривать Гитлера из его логова. Так вот. Ты знаешь, какой сегодня день?
– 20 апреля, Коба!
– Дурак, хотя ЦК тебе доверяет. Сегодня день рождения Гитлера. И я, Сталин, хочу преподнести ему свой подарок.
– Я записываю, Коба!
– Тот красноармеец, который возьмёт в плен Гитлера живым, получит звание Дважды Героя Советского Союза. Уяснил себе, Лаврентий?! Только живым!
– Так точно, Коба! Будем брать живым. Сейчас каждый находящийся у стен Берлина солдат мечтает захватить Гитлера живым. Директиву понял, секретную.
– Выполнять?
– Выполняй, только не переусердствуй!
«Началось!» – пришло
«Я неуверен, что со мной они будут обороняться до конца, хотя доктор Геббельс уверяет меня в обратном. Я восхищаюсь берлинцами так же, как их ненавижу всей душой. Берлин… Я вечно ненавидел тебя, твои жители вечно недовольны мной, исподтишка идут на саботаж, а при виде противника вечно норовят поднять лапки вверх, нежели стоять насмерть! Пусть пылает в огне, я найду способ выбраться отсюда. Лучше быть свободным и независимым, чем рабом противника», – с такими невесёлыми, прежде всего для самого себя, размышлениями отставив одеяло в сторону, Гитлер в ночной рубашке встал, надел тапочки и, с детства соблюдая верность точности, взглянул на часы. Они показывали четверть одиннадцатого утра. Сверившись с часами, Гитлер замер, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы справиться с растущим раздражением. Немного успокоившись, он подошёл к столу. Глаза Гитлера залучились от признательности. Какая трогательная внимательность! Камердинер Хайнц Линге, не став будить фюрера, оставил там пачку свежих газет.
«Так всегда. Доктор Геббельс постарался и здесь», – с этой мыслью взяв их в руки, Гитлер вновь улёгся в постель. В наполовину ослепших глазах Гитлера печатные буквы сливались в одно нечитабельное целое. Он терпеливо дождался, пока напряжение ушло из глаз, предпринял попытку помассировать их, но оставил эту затею. Газеты выпали из рук Гитлера, но фюрер и так знал, скорее доверился своей интуиции, чем тексту переводчика, наперёд догадывался о том, о чём писалось в передовицах. И о ком. Иудео-христианские народы ещё с рождения книги «Майн Кампф» проклинали и ненавидели его, критиковали, невзирая на то что он католик; они давно мечтают поскорее расправиться с ним и с его режимом. Они все извелись, ожидая конца жизни Адольфа Гитлера. Устами Черчилля они каждый раз били набат его существованию как человека: «Исходим из того, что если Гитлер попадёт к нам в руки, мы его обязательно казним». Тогда он, в 1942 году, направив стальной кулак вермахта на юг СССР, наивно полагал, что Черчилль находится в плену своих взглядов, полных вражды и негодования.
Помня о Ковентри, английский премьер буквально был одержим бесами ненависти, казалось, что разум Черчилля отдыхает и уже не мог быть направлен, по замыслу Гитлера, на перехват инициативы в африканских пустынях. Наступил 1943-й. Коварство Черчилля перебороло солдатский пыл Гитлера. Его войска высадились не на Балканах, как ожидал Кейтель и генералы, а на Сицилии. Из войны вследствие ареста Муссолини поспешила выйти Италия. Гитлер был взбешён. Были арестованы и отправлены в концлагерь дочь короля Италии и его зять. Фюрер на этом не остановился. Посредством Скорцени освободив из плена дуче, он грозился захватить Ватикан, но довольствовался оккупацией севера Аппенин, что позволило ему выправить кризисную ситуацию на южном фронте. Этим воспользовался Сталин и под Курском, довольно наблюдая распад стран Оси, взял в свои руки всю дальнейшую стратегию войны. Потом был 1944-й. На Восточном фронте одна военная катастрофа следовала за другой, вдобавок в Нормандии летом высадились англо-американцы. Был открыт второй фронт. В июле было совершено на него покушение, но он остался жив. И вот 1945-й. Войска Сталина под Берлином, недалёк тот час, когда развернутся бои в центре города. Ему надо было выждать и расколоть коалицию союзников. В противном случае для Гитлера угроза линчевания превращалась в навязчивый кошмар. После падения Вены вряд ли он, фюрер германской нации, сдержит лавинообразное наступление русских. Догадка была верна. Сталин давно для себя решил, что призыв Геббельса к «тотальной войне» есть крах стратегии «блицкрига» Гитлера. 16 января 1945-го Гитлер сам слышал из уст офицера, когда тот, невзирая на то что фюрер был рядом с ним, доверчиво произнёс другому: «Берлин – самое практичное место для нашей штаб-квартиры: скоро от Восточного до Западного фронта можно будет проехать на уличном трамвае».
«Дурак! – вспомнив это, подумал сейчас Гитлер. – Что с него возьмёшь, так может позволить себе говорить слабак, тот, кто никогда не будет посвящён в высшую тайну рейха».
Сопоставив всё, что говорилось и писалось о нём в иностранной прессе за март – апрель, Гитлеру было над чем призадуматься. Война настоятельно стучалась в двери Берлина, Москва, этот источник пролетарского зла, пришла сюда, чтобы сполна предъявить счёт и поквитаться с ним. Страх за своё будущее, за свою жизнь стал терзать Гитлера, иной раз заставляя его просыпаться среди ночи и до утра, несмотря на уколы Морелля, испытывать необоримую бессонницу.
Раздался стук в дверь. Гитлер услышал голос Линге:
– Доброе утро, мой фюрер. Пора.
На часах Гитлера было ровно одиннадцать часов утра.
«Линге прав! Пора позволить себе позавтракать! – напомнил он себе. – Страсть как обожаю, когда Констанция приносит мне и гостям пирожные с шоколадной начинкой».
Однако фюрер изменил своей давней привычке. Позавтракав бутербродами и чашкой кофе, Гитлер сменил гражданский костюм с имперским орлом на свой военный китель. Он был с серебряными пуговицами, на его левой стороне красовался золотой партийный значок, Железный крест и чёрный значок за ранение.
Выйдя бодрым за дверь спальни, пожав руки двум ординарцам, миновав своё рабочее и жилое помещения, Гитлер неожиданно для себя увидел вдалеке, как навстречу ему по противоположной лестнице, по ступенькам медленно спускались Гиммлер и Геббельс. Лица обоих были чем-то озадачены. Сегодня утром Гитлер, находясь в кровати, прослушал радио и знал, что рейхсминистр пропаганды выступил с яркой речью в честь его 56-летия: «Никогда история не скажет, что народ покинул своего фюрера, или что фюрер покинул свой народ. И всё это обещает победу». В конце своей речи он призвал немцев верить своему вождю: «Только фюрер приведёт Германию к лучшему», – вещал в эфир доктор Геббельс. Как гауляйтер и комиссар обороны Берлина он призвал население активно вступать в фольксштурм, везде, где это только можно, показывать стойкое сопротивление русским, а над теми лицами, кто в эти трудные для рейха дни дезертировал или призывал к предательству, проводить показательные суды. Всё это Гитлер услыхал утром, но сейчас до слуха насторожившегося Гитлера донеслась концовка доверительного разговора между ними.
Гиммлер: Надо, Йозеф, договариваться с Западом.
Геббельс: Нет, Генрих. Запад неприемлем для меня.
Гиммлер: Почему, Йозеф?
Геббельс: По мне уж лучше русский большевизм, чем ярмо англо-американских плутократов.
«И это старые партайгеноссе!» – с укором в их адрес про себя подумал Гитлер. Наконец они заметили приближающегося вождя.
– С днём рождения, мой фюрер! – патетично произнёс Геббельс. – Немецкий народ и преданные вам товарищи по партии поздравляют вас, мой фюрер, и до последней капли крови будут сражаться за вас.
Пожав каждому из них руку, Гитлер признательно произнёс:
– Я всегда знал, что вы самые преданные и верные мне соратники. Да, доктор Геббельс, вы правы. Только мы являемся силой, способной сдержать амбиции Сталина. И наша судьба, как и судьба немецкого народа, балансирует на острие штыка.
От этих слов «волка» по лицу Гиммлера в пенсне прошёл испуг. Лицо Геббельса казалось непроницаемым. Его тёмно-вишнёвые глаза завораживали, но в силу только что увиденной им сцены попытки сговора двух бонз у него за спиной теперь не вызывали у фюрера доверия.