Код Адольфа Гитлера. Финал
Шрифт:
– Добрый день, фон Белов!
– Добрый день, мой фюрер!
– Как видите, обстановка в городе усложняется, – сказал Гитлер. – Один болван из охраны СС, прознав о рейде советских танков к рейхсканцелярии, посеял в бункере панику, но всё обошлось. Русские танки частично были уничтожены в ближнем бою.
– Русских надо контратаковать всеми доступными средствами, мой фюрер! – преданно глядя в глаза Гитлеру, где он прочитал странную опустошённость, убеждённо произнёс Белов. Он говорил то, что хотел от него услышать фюрер.
– Я с вами полностью согласен! – Гитлер поддержал инициативу офицера люфтваффе. – Каковы ваши планы на будущее? Ни для кого не секрет, это правда, все мы знаем, что в скором времени всё будет кончено. Силы слишком не равны. Мы скоро увидим то, что произойдёт. Любая мощная бомба пробьёт стены, в бункер хлынут грунтовые воды, и мы утонем.
– Я не боюсь смерти, мой фюрер! – сказал Белов. – О своей семье я побеспокоился заранее, и в данное время моя жена и дети находятся в безопасности. Строить планы для меня несерьёзно.
– Я очень хочу, фон Белов, чтобы вы как офицер люфтваффе не попали живым к русским, – с этими словами Гитлер протянул
– Но, мой фюрер! – попытался было засомневаться Белов. – Верите ли вы, что попытка прорыва имеет шансы на успех?
– Я верю, что ситуация изменилась, – стал рассуждать Гитлер. – Западные союзники не будут долго требовать безоговорочной капитуляции, которой требовали в Касабланке. Из чтения сообщений международной прессы за последние недели становится совершенно ясно, что Ялтинская конференция разочаровала Соединённые Штаты и Великобританию. Сталин выдвинул требования, которые западные державы приняли сдержанно, из страха, что Сталин будет действовать в одиночку. Мне показалось, что в Ялте большая тройка рассталась друг с другом не лучшими друзьями. Теперь Рузвельт умер, а Черчилль никогда не любил русских. Он не намерен дать русским проникнуть слишком глубоко в Германию. Поэтому, господин Белов, я попрошу вас отправиться к Дёницу и Кейтелю.
На настольных часах было около десяти утра. Деревья за окнами, тянувшиеся к небу, в листьях, навевали через раскрытую форточку прохладу, а он всё не просыпался. Беспокойный сон постояльца, находившегося в этой комнате под именем своего друга и бережно укрытого простынёй, стерегла светомаскировка на окнах, которая приглушала шум боёв, что шли здесь с переменным успехом, а сидевшая на стуле с прямой спинкой Шарлотта ничуть не догадывалась о том, что происходило в душе Германа. Внешность её любовника казалась ей далёкой от эталона немецкой аккуратности, но она знала, что приближающийся конец этой войны уравнял их взаимным предательством. Мечты Шарлотты и Германа сплелись в этот день так, как в протекшую ночь в сладострастном экстазе сплетались их разгорячённые любовными ласками тела. Какие чувства она могла испытывать к Фегеляйну? Да, собственно, никаких. Чисто деловые. В целях английской разведки, завербовавшей её в одном из будапештских кафе, она использовала слабые места противника. И действовала так ловко, что вскоре сделала этого отъявленного развратника своим любовником и, добившись своего, могла праздновать над ним победу: в каждое любовное свидание, что он назначал ей на этой квартире в Шарлоттенбурге, напиваясь, как последняя свинья, любвеобильный эсэсовец в постели раскрывал ей все секреты, которыми владел. Все они, она в этом не сомневалась, давно осели в стальных сейфах МИ-6 и обеспечили успех союзников на Западном фронте. Фунты стерлингов сыпались на её счёт в банке золотым дождём. Ей было отрадно осознавать, что она вносит свою долю в общее дело разгрома нацизма, и использовала падкого на женский пол свояка любовницы самого Гитлера в своекорыстных целях. «И как он воевал на Восточном фронте? Вот так, как сейчас? Спал? – всматриваясь в черты лица спящего Фегеляйна, недоумевала Шарлотта, продолжая пилочкой отполировывать свои ногти. – Не удивительно, что русские победили, если их военачальники нежатся в своих кроватях. Случай с Гиммлером – тому пример. Не способны составить вразумительного плана боевых действий и выполнить его». Но, увидев уголком глаза, какой был у Фегеляйна неряшливый вид, как у закоренелого алкоголика, Шарлотта вдруг почувствовала весь трагикомизм положения и громко расхохоталась. И тут же испуганно замолчала. Фегеляйн ничего не слышал, не отозвался просто на смех, и ей это было в диковинку. «Вот будет потеха, если русские арестуют генерала СС и английскую шпионку! Вместе! Превосходное сочетание! Представляю выражение лица Сталина, когда он узнает о том, кто из первых рук поставлял англичанам ценную разведывательную информацию. И откуда? Из Берлина! Передаст ли он тебя твоим хозяевам из МИ-6? Сомневаюсь. Придётся использовать Фегеляйна. Что я и попыталась вчера сделать. Едва я в шутку намекнула Герману на возможность побега из Берлина, он сразу так загорелся этой идеей, взглядом выказал мне такое безрассудство, что я осеклась и решила не спешить, а затаить в себе задуманное: сделай я один опрометчивый шаг, и мой побег может сорваться. Дурак! Взял да и позвонил в бункер. Надо же быть таким идиотом! Зачем он это сделал? И кому? Еве. И раскрыл не только себя, но и меня. Жить, что ли, ему надоело? Скоро сюда нагрянет гестапо, в их лапы попадать я бы не хотела. Но что мне делать? Как быть? Тебе нельзя здесь оставаться, но всё-таки придётся ждать, пока он протрезвеет, и доходчиво объяснить ему, что пора скрываться. Поймёт ли? Надеюсь, что да. И какой, между прочим, от него вред? Он ведь побеждён собственной слабостью». Чем для неё опасен Фегеляйн? С ним, она это давно заметила, она совершенно спокойна, владеет не только собой, но и им, они ведь нужны друг другу. «Ради ночи со мной он не явился на совещание, где присутствовал и Гитлер. И всё время говорил только о себе, жалел себя, что попал в такую передрягу, пьяным языком обманывал себя пустыми надеждами. Я знаю. Он приехал за мной, он уверен, что я работаю на англичан, и ждёт, когда я выгорожу его перед ними в обмен на его гарантии моей безопасности. Он хочет спастись, организовать мой и свой отъезд из Берлина и ждёт какого-то важного звонка! Позвонят ли? Сомнительно!» Шарлотта с интересом во взоре взглянула на Фегеляйна. Генерал ровно спал, но его лицо говорило ей о борьбе, что он вёл с собой, даже пребывая в садах сна. Умирать за рейх и фюрера Герман не желал. В пьяном виде ублажая её в постели, он ближе к рассвету ненароком проболтался, что прибыл в Берлин на самолёте. С миссией. От Гиммлера. С какой? Он так ничего ей толком не сказал, а заснул на её груди мертвецким сном. При этом он весь был в слезах суть лицемерие, голова поникла, лицо выдавала бледность, а губы шептали что-то нечленораздельное, чего она так и не смогла понять, но она ждала этот вопль души Германа. Затем наступило затишье. Фегеляйн провалился в беспробудный сон. Шарлотта, вспоминая вчерашнюю ночь, разочарованно покачала головой, но бросать Германа не решилась. На днях он ей ёщё мог пригодиться.
12 часов 00 минут
Присутствовали: Геббельс, Борман, Кребс, Бургдорф, Вейдлинг, Аксман, фон Белов, адмирал Фосс, Хавель, Лоренц, Монке, Раттенхубер, Г. Больдт, адъютант Гюнше и камердинер Линге.
В этот полдень оно происходило в рабочем кабинете фюрера. Как обычно, доклад стал делать Кребс, и всех присутствующих удивило то, что фюрера не взволновали печальные донесения генерала с мест боевых действий. Казалось, он ни к чему не проявлял интереса, был само бесстрастие, а его опустошённые глаза не могли сказать окружающим ровным счётом ничего. Гитлер, как многие делали свои выводы из наблюдений, кто находился в бункере, всё более тяготел к уходу от реальности.
– Мой фюрер! – говорил Кребс. – В Берлине идут ожесточённые бои на внутреннем обводном кольце обороны. После того как они провели ожесточённую артиллерийскую подготовку, русские, которых поддерживала и авиация, стали наступать по обеим сторонам Гогенцоллерндамм. В воздухе Берлина стоит кирпичная и каменная пыль. Сегодня утром русские атаковали наши позиции в районе Тельтов-канала. Нами полностью утрачен контроль над районами Райникендорф и Тегель. На улицах Берлина везде наблюдаются воронки и куски кирпичей, наши солдаты перебежками добираются до метро, чтобы укрыться от огневого налёта русских миномётов. На Франкфуртерштрассе подбито много неприятельских танков, но Беренфенгер просит о подводе новых сил и о новых боеприпасах. Для обороны широко используются подземные сооружения, метро, бомбоубежища, коллекторы, водосточные каналы. Мой фюрер! Все опорные пункты обороны связываются между собой подземными ходами, при выходе из них защитники столицы устанавливают железобетонные колпаки. Десятки таких колпаков, к сожалению, стали переходить к русским. По подземным переходам наши солдаты, верные присяге и фюреру, уходили во вражеский тыл, а затем целыми отрядами появлялись на улицах и в переулках и вновь они завязывали бой за дома, которые уже попали в руки к русским. Автоматчики, снайперы, гранатомётчики и фаустники превращаются в диверсионные группы, и устраивают противнику засады. Они ведут огонь по автомашинам, танкам, пушкам, обрывают провода связи – проявляют героизм и выдержку перед лицом врага. Но увы! Такие меры, мой фюрер, оказались не очень эффективны.
– Поясните нам, генерал, почему? – Гитлер подозрительно покосился в сторону Кребса.
– Мой фюрер! У русских наступательные действия продуманы самым тщательным образом. К примеру, артиллерия сопровождения находилась в боевых порядках штурмовых групп и прямой наводкой уничтожала все препятствия, помогая продвижению пехоты.
– Вы правы, генерал! – простодушно сознался Гитлер, от себя добавив: – Нам сейчас как никогда нужна поддержка извне!
– Должны же наконец англо-американцы понять, чем им в первую очередь грозит оккупация русскими рейха! – от себя сделал словесный укор доктор Геббельс. – Пока Берлин наш, этот символ решающей борьбы всей нации, мы войны не проиграли.
– Мой фюрер! – далее продолжал доклад Кребс. – Американцы могут быстро преодолеть те девяносто километров, которые отделяют их от Берлина. В этом случае всё изменилось бы в лучшую сторону.
– Не предавайтесь опасным иллюзиям, генерал! Да! Эта война скоро закончится, но где гарантия, что не начнётся новая бойня, ещё более кровавая, нежели эта! Этим сраным заокеанским демократам теперь сто лет придётся самим сокрушать славянскую тушу, поскольку у них не хватило ума помочь, но даже терпения дождаться, когда мы доберёмся до сердца этой туши – Москвы – и разделаем его.
Вперёд выдвинулся Монке, сказав:
– Мой фюрер! Я приказал целой роте моряков, чей десант высадился вчера в парке Тиргартен, занять оборону в парке, чтобы не допустить появления русских у здания МИДа на Вильгельмштрассе. Перед ними мной была поставлена задача нести оборону массивного здания, которым по праву считается рейхстаг. Он укреплён множеством стоявших на площади пушек. У самого здания сторожевую вахту несут танки, зенитные батареи.
– Правда, генерал, на месте не наблюдается его председателя, Германа Геринга! – язвительно заметил Геббельс. – Наш жирный боров заблаговременно, как у нас говорят в народе, сделал ноги, оставив на произвол судьбы как рейхстаг, так и самого фюрера. И мы уже не слышим его реплик, обнаруживающих нам полную неосведомлённость в военных делах. И этот предатель и коррупционер захотел заменить нашего фюрера? Скажу вам, господа! У нас только один фюрер – Адольф Гитлер! Человек должен признавать авторитет. Фюрер, воплощающий авторитет, неприкасаем. Всё, что говорит фюрер, всегда верно. Что сделал фюрер, когда установил в Германии образцовую диктатуру? Мой фюрер! – Геббельс обратился к Гитлеру. – Если вы не возражаете, я напомню почтенной публике, что необходимо диктатуре. Для диктатуры, господа, требуются три вещи: человек, идея и последователь, готовый жить ради человека и идеи и, если необходимо, отдать за них жизнь. При отсутствии такого человека диктатура безнадёжна; при отсутствии идеи – невозможна; если же отсутствует последователь, то такая диктатура – просто неудачная шутка. Всегда будет править меньшинство, оставляя толпе только один выбор: жить под властью диктатуры смелых или вырождаться при демократии трусов. Большевики говорят, что их войска приходят в страны Европы как освободители; но везде, где они оказываются, воцаряются бедность и страдания, разорение, хаос и разруха, безработица, голод и болезни, и провозглашённая свобода оборачивается жалким прозябанием, подобным жизни отсталых племён в глубинах Африки, где не знают, что такое жизнь, достойная человека.