Код Бога и Человека
Шрифт:
– Что хотят Словяне?
– Они хотят захватить планету и транспортировать её в созвездие Змееносца. В час Х это можно сделать мгновенно, хоть и с риском для себя.
– А что же совет Альянса Ра, ведь он призван объединять оба вида Жизни в Творении?
– Должен. Но за эти миллионы лет эти виды довольно сильно перемешались, благодаря Земле и тем, кто её опекал всё это время. И всё-таки, там решается этот вопрос, да и к нам на подмогу сама Мати Мира идёт… Твоё дело – найти и нейтрализовать.
– Понял, владыка. Если позволишь, я просканирую Землю из твоей башни?
– Да!..
Вдруг раздался какой-то шум… Шум был… будто
– Выходит он и не желает скрываться, более того, бросает вызов нам?..
– Выходит так!.. это же смертник – вдруг осенило владыку, - он знает, что ему нечего терять…
– Я пошёл, Джапо. Попробую обнаружить по выходу в точку проявления. – И Чела мгновенно исчез. Он был хорошим Воином и, будучи воплощённым, неплохо ориентировался в лабиринтах человеческой мысли.
Глава вторая
«Есть ли ограничения Мысли и Чувства Человеческого?.. Есть ли ограничения, вообще»?.. – размышлял уже немолодой мужчина над своими мыслями… «Как интересно!.. я думаю о том, что я думаю»?.. Как это возможно»?.. – он ещё раз покопался в своих мыслях и пришёл к выводу, что это действительно так. Выходит он в себе не один, а кто-то может контролировать, убеждать, утверждать, возражать… Но кто же этот кто-то?
Мимо пролетела синичка, чуть не задев его своим крылом… облако в небе, звук, любой предмет в окружающем мире, всё!.. оставляет свой след. Все образы, что оставляют свой след, имеют объективную форму, но оттиск в сознании выражается как-то иначе, он не имеет чётких очертаний, а воспринимается, как состояние, не имеющее границ, не ограниченный в виде определения.
Всё бесконечно в сознании, свободно, открыто. Кто же ставит все эти ограничения? Любой объективный образ только выражение чего-то бесконечного, непрерывного и прекрасного. А что если не характеризовать, а просто наблюдать? Виктор остановил поток мыслей и, будто всё исчезло, превратилось в простую прозрачность и чистоту… исчез и он, потерялся во времени.
В следующее мгновение он шёл по лесу в ранний осенний период. Лес был украшен всеми цветами осени от красно бардового до золотистого и жёлтого. В этом калейдоскопе красок, как искорки сверкали лучи Солнца, открывая, порой, синеву осеннего неба в просветах между листьями, а кругом звучала музыка природы.
Он прислушался!.. Опять?.. прислушался!.. но как давно это было, а он мыслит в настоящем?.. Природа действительно создавала музыку, так как симфония звуков не была хаотичной, а каждая певчая птичка вставляла свой аккорд звучания в лёгкий шелест листвы, журчанье ручейка, бегущего неподалёку, и даже насекомые вносили свой вклад в эту симфонию звуков.
И вдруг наступала тишина, при которой даже листья замирали в великом молчании, чтобы в следующее мгновение взорваться новыми звуками, настраивая общий фон, который, без сомнения, можно назвать Красота, красота не чего-то,
Красота тоже не имела определения и объективно-субъективного обозначения, она была просто Красотой. Наверное, есть красота города, красота мира, в котором живём, но это другая красота. Хотя, конечно, имеет и свои нюансы осознания. Красота мира возбуждает, ускоряет, торопит, проверяет на прочность, и если хоть на минуту мир воспринимать, как объективную реальность, она начинает давить и уничтожать. Но если её воспринимать, как просто красоту, то возбуждается грандиозность и причастность к огромному образованию, делает сильным и величественным, хоть и эгоистичным.
Всё имеет свой узор, свои очертания, свой опыт… Опыт?.. Зачем он?.. Для того, чтобы чему-то научиться? Есть ли, вообще, смысл в том, что существует, смысл жизни?.. Вопросы, вопросы, вопросы!.. и отвечать на них он начал тогда, в осеннем лесу, наполненном красотой красок, звуков и состояний.
А может раньше? С самого детства он любил в своих состояниях путешествовать в лабиринтах своего сознания и чувствовал себя весьма комфортно. Назвать мыслями это тогда было трудно, потому что состояния не имели обозначений, а выражали только форму состояний. Форма состояний могла быть любой и, чаще всего, на передний план выходила маленькая, такая же, как он сам, тихая, спокойная девчонка и умело подыгрывала ему в создании узора его состояний, будто дёргала своими маленькими пальчиками струны арфы, внося в узор состояний ту самую красоту и осмысленность.
Тогда, в осеннем лесу, уже молодым человеком, он понял, что человек создавать, делать, звучать может только для кого-то или даже чего-то. Та выдуманная девочка и была образом того, для кого он создавал узор своей жизни, как храбрый витязь, показывающий свою удаль и смекалку… но почему выдуманный? По прошествии лет этот образ воспринимается более чётко, чем воспоминания текущей жизни.
И не просто образ, а детали их игр, подробности внешнего мира, разговоры, прогулки в игре солнечных зайчиков. Он даже слышал её смех, вспоминал, как она хлопала в ладошки от радости и возбуждения и даже плакала и ворчала, а порой просто скучала… он это чувствовал, когда долго не приходил… куда и откуда, интересно?..
По мере взросления, жизнь вносила свои коррективы, становилось всё обыденным и скучным. Это и радовало и огорчало… Виктор вернулся в реальность осеннего леса из своего детства… И опять?.. ведь он вспоминает свою молодость, а в своём воспоминании вспоминает своё детство, и в этом нет ничего удивительного…
Он почувствовал, что что-то вокруг изменилось, стало темнее, но почему?.. Сейчас, в двадцать лет своей жизни, он уже не отличал свою фантазию от реальности того времени и чётко это осознавал. Шли какие-то изменения, и было ясно, что не фантазия и даже не воспоминания.
Посмотрел в небесную синеву и!.. как раз вышел на небольшую полянку, не увидел её. Увидел множество звёзд, которые не просто висели на небосводе, а с огромной скоростью летели к Земле, летели к нему… проникали в самое сердце, сжигая его, или нет… сердце становилось огромным, оно уже вмещало в себе всю планету, Луну, Солнце, звёзды и будто укладывалось, в последовательность, согласно его знаний. И Виктор начал терять сознание, ибо то, что открылось, не поддавалось описанию, а открывалось, как чистый лист бумаги, на котором ему предлагалось самому создавать узоры красоты и её состояний… Но это было тогда, когда ему было всего двадцать лет.