Код Кощея. Русские сказки глазами юриста
Шрифт:
Так почему же старик покорно сажает любимую дочь в сани и везет на верную смерть? Ответ простой – потому что в случае смерти девушки расходы на ее содержание сокращаются до нуля. А если девушка не умрет, но будет прясть где-то в лесной землянке с утра до вечера, то еще лучше, ибо расходы на содержание девушки сократятся, а доходы, которые приносит девушка, вырастут.
Такая логика никого в русской сказке не удивляет. Даже и сама старикова дочка оценивает себя в этих категориях: если я не приношу отчетливую прибыль, значительно превышающую расходы на меня, то лучше мне умереть, чтобы не ухудшать экономические показатели отцовского хозяйства. Именно из этих, хозяйственных, соображений девушка покорно садится в сани и едет на смерть.
В дальнейшем именно хозяйственные соображения позволяют девушке выжить, когда появляется Морозко.
Ночь, лес, зима, одинокая девушка. Морозко появляется и спрашивает: «Тепло ль тебе?» И это хозяйственный вопрос. Этот вопрос означает: «Нужно ли что-нибудь для поддержания твоей жизни?» Девушка отвечает, что ей тепло, и это хозяйственный ответ. Смысл ее ответа в том, что никаких расходов для поддержания ее жизни не нужно. Такой ответ нравится, Морозко девушку не убивает и, наоборот, одаривает всевозможными шубами, платьями и драгоценностями.
При этом ничего парадоксального нет в том, что Морозко сначала задает скаредный вопрос, а потом, получив скаредный ответ, осыпает девушку щедрыми подарками. Дело в том, что во многих русских сказках Морозко – царь потустороннего мира. Он – человек наоборот. Если в нашем мире человек умирает, этот же человек появляется в потустороннем мире, где царит Морозко. И то же самое с материальными ценностями. Если здесь что-то исчезло, стало быть, в потустороннем мире появилось. Жизнь и смерть, добро и зло, богатство и бедность в потустороннем мире русских сказок меняются местами. Иными словами, потустороннему, наоборотнему Морозко дарить подарки – выгодно, а не дарить подарки – накладно.
Морозко хочет подарить подарки, однако же его роль в этой сказке сродни роли органов опеки и попечительства в нашем современном мире. Как современная семья, раздираемая непримиримым конфликтом между родителями и детьми, пришла бы в органы опеки за помощью, так и в русской сказке семья, раздираемая конфликтом, обращается за помощью к Морозко. В сущности, когда мачеха отправляет падчерицу в лес, она хочет, чтобы Морозко их рассудил. И когда Морозко отправляет девушку домой с богатыми дарами, то есть повышает девушкину ликвидность, мачеха отправляет к Морозко и своих родных дочерей – не столько из жадности, сколько ради справедливого суда.
Дело только в том, что Морозко не вершит суд, а проводит аудит. В русской сказке вообще очень часто суд заменяется аудитом и правота подменяется эффективностью. В русской сказке тот человек, который не требует расходов и приносит доход, – прав. А тот, кто доходов не приносит, а расходов требует, – виноват и подлежит уничтожению.
Приговор-ловушка, или Сказка о Сером Лебеде
Далеко не во всех русских сказках злоключения героев заканчиваются свадьбой. Во многих случаях со свадьбы злоключения только начинаются. Так или иначе многие девушки в русских сказках выходят замуж за царевичей (где только они берут столько царевичей?), но для героини сказки о Сером Лебеде история начинается через год после свадьбы.
Итак, девушка вышла замуж за царевича. В некоторых вариантах сказки девушка эта – та самая Крошечка-хаврошечка, которая пролезала корове в одно ухо и вылезала из другого, чтобы этаким колдовским способом выполнить непосильные работы, придуманные злой мачехой.
Теперь у нее все хорошо. Она вышла замуж за царевича и через год отпросилась у мужа навестить отца. Ни один из известных мне вариантов сказки о Сером Лебеде не уточняет, что за этот год у новоиспеченной царевны родился ребенок. Это как бы само собой разумеется. Если со времени свадьбы прошел год, а женщина понесла, как это водится в русских сказках, с первой ночи, то младенцу, стало быть, около трех месяцев.
И вот царевна едет с младенцем навестить отца, а там мачехина дочка из мести и зависти превращает царевну в Серого Лебедя, надевает царевнину одежду, берет царевниного младенца и возвращается к царевичу под видом законной жены.
Бессмысленно спрашивать, почему никто не заметил подлога. Глупо допытываться, как это царевич не отличил одну женщину от другой, когда вместо жены вернулась к нему ее сводная сестра. Не отличил – и все тут! Еще бессмысленнее интересоваться, почему отец молодой женщины не воспротивился мошенничеству с использованием колдовства. Совсем неуместен вопрос, как же подложная жена собирается кормить младенца. Судя по всему, она вообще его кормить не собирается. Во всяком случае, дедушка-пестун, то есть некий старик, выполняющий роль няньки, берет по ночам младенца и несет к озеру.
Туда на озеро прилетает стая серых гусей-лебедей, среди которых заколдованная, превращенная в лебедя биологическая мать ребенка. По ночам она сбрасывает с себя лебединые перья, стягивает лебединую кожу, превращается снова в женщину и кормит младенца грудью, благодаря чему, собственно, младенец и живет, поскольку русская сказка не знает не то что детского питания, но, кажется, и кормилиц.
Разумеется, однажды ночью царевич прокрадывается к озеру вслед за стариком-пестуном, видит, как лебедь превращается в женщину, чтобы покормить царевичева сына, сжигает лебединые перья и кожу и становится перед неразрешимой юридической проблемой: с которой из двух женщин ему теперь жить.
Вот у царевича есть первая жена, мать его ребенка, способная доказать свое материнство хотя бы наличием материнского молока. Но есть у царевича и вторая жена, отношения с которой освящены тем наглядным обстоятельством, что женщина эта живет у царевича в терему, а вся царевичева челядь считает ее его женой.
Для разрешения этого юридического казуса царевич обращается к своим боярам и спрашивает: «С которой женой мне жить?»
Бояре, посовещавшись, отвечают: «С первой».
И это приговор-ловушка.
Как для приготовления диетического супа сливают первый бульон, так и в русских сказках для торжества справедливости первая интерпретация приговора бывает абсурдной. «С первой женой надо жить», – говорят бояре, не уточняя, что именно должна сделать первой жена, с которой надлежит жить царевичу.
Кто эта «первая»? Та, что первая жила с царевичем в качестве жены? Та, что первая приехала, погостив у отца? Та, что первая пробежит стометровку?
Царевич понимает приговор суда – или делает вид, что понял приговор суда, – абсурднейшим образом. Он объявляет, что первой будет считать ту жену, которая первая заберется на ворота.