Код Омега
Шрифт:
Стася закрыла глаза, попыталась заснуть, но ее маяло и крутило. И чем дольше отсутствовал Кир, тем хуже она себя чувствовала.
Когда мужчина появился, она приняла его за привидение и не сразу сообразила, кто перед ней.
— Заболела, — окинул ее взглядом мужчина и отставил в сторону добытую крынку с молоком и каравай хлеба.
— Я… в норме…
— Что болит?
Трудно ответить, если болит все и ни одной связной мысли в голове не присутствует.
Кир потрогал ее лоб, оттер пот со лба и получил данные анализа. Нахмурился, вглядываясь в темноту.
— Чума? —
— Неясно. Явно какой-то вирус, но этиология не понятна. Нельзя тебе в лесу оставаться. Придется идти в деревню.
— Нельзя… а если зараза…
Кир не слушал — на руки поднял.
— Пока нет. Но состояние организма плачевное.
— Так быстро… я же нормально себя… чувствовала…
— Удивляешь ты меня. В этом мире чувствовать себя нормально может только ненормальный, — протянул, как отмахнулся. Ему важно было, чтобы Стася слышала его и не потеряла сознание, смогла зацепиться волей за ориентиры хоть голоса, хоть лица. А сам оглядывался, находясь настороже, и соображал, где бы женщину удобно и безопасно устроить.
Взгляд упал на добрую избу в крайнем ряду ей подобных.
Чем она ему приглянулась — уточнять не стал, двинулся напрямую, вспугивая соседских кобелей.
Где она, кто, как, Стася не помнила — провалилась в липкую, душную темноту и барахталась, то выныривая на тусклый свет, не понимая, что это лампадка, то опять проваливалась во мрак.
Кир не отходил от нее сутки. Добрые хозяева помогали, чем могли, отвели закуток с настоящей деревянной кроватью в избе для болезной, молока согрели, водицы тело обтереть справили. Лампаду зажгли, всей семьей помолились святым.
Но почти сутки бесы терзали женщину, не давая ей покоя. Она металась, все звала птицу, к недоумению хозяев дома.
Глава 5
Только через сутки Стася пришла в себя и подивилась солнечному свету, что бил ей в глаза через оконце.
— Выпей, — приподнял ей голову Кир, желая напоить отваром душистых трав.
— Ты?
— Кто еще? Пей.
Женщина послушно выпила и распласталась на подушке без сил. Она почти не чувствовала тела, но четко помнила, как его встряхивало в темноте и ломало, словно ветер березку.
— Лихорадка? — покосилась на мужчину.
— Похоже. Кризис миновал, но восстанавливаться долго будешь. Выжало тебя на нет.
— Хорошо… не чума…
— Хорошо. Но это с какой стороны смотреть. Скрутило тебя не хуже, чем при чуме.
— Лихорадка, — протянула опять.
— Нервное истощение.
— Я встану.
— Естественно. Кто тебе умереть даст? — усмехнулся почти весело. — И потом, хозяев за доброту отблагодарить надо.
— Славные?
— Милые. Тихие, приветливые, как все здесь. Почти как в том городке, где живут Саймон и бабулька в чепце.
— Останемся?
— Пока да. Ты сейчас и до сортира не дойдешь, не то что за околицу. Дальше — поглядим. Будет день — будет пища.
У занавески в закуток появился высокий парень с только пробивающейся на подбородке бородкой. Встал у косяка, придерживая ткань, и уставился на женщину пытливо.
Кир глянул на него, потом на Стасю и сказал:
— Познакомься: Ермола. Старший сын хозяев дома.
Парень чинно поклонился:
— Здрава будь, государыня.
— Стася, — поправила его и вымучила улыбку: Спасибо вам.
Ермола оглядел закутке, будто врага увидеть чаял, и молча задернул занавесь.
— Строг, — шепотом с улыбкой поведал Кир. — Батя в отъезде, так он как старший в доме за всех в ответе остался, вот и осторожничает.
— Молодец.
— Норма. Жизнь, — пожал плечами. — Ты спи, я помогу ему, пойду. Работы здесь хватает. Позже Леда с покоса прибежит, сестра его, молоком тебя напоит. Держись, — сжал ей руку и ушел.
Дни полетели. Вскоре Стася уже помогала по хозяйству, чувствуя себя вполне прилично. Правда, слабость, что приступами одолевала ее, уходила тяжело, будто нехотя. Но угнетало Стасю другое — после болезни ей больше не снился Иван, не видела она и Николая. Пропасть, в которую она проваливалась, нельзя было назвать сном, и ничего в ней не было, никого. Словно исчезло что-то с той болезнью, навеки покинув женщину.
А в остальном, жизнь могла бы радовать.
Люди в селенье были добрыми, приветливыми, дружными. Сперва сторонились чужаков, присматривались, после того как Кир помог мужикам избу ставить, а Стася на покос с молодками пошла, признали, за своих стали принимать. Даже прозвище дали: Ермоловы подкидыши. Только Ставр, староста деревни, продолжал настороженно наблюдать за пришлыми. И чудилось Стасе в его глазах то, что ей неведомо, но необходимо. Пару раз разговор пыталась с ним завести, а он и слова не молвил. Стоял, бороду оглаживал и смотрел на женщину чуть свысока, но с непонятным раздражением.
Что он знал? Что скрывал?
А Ермол? Странные взгляды парень на Стасю кидал.
Она на крыльце с Киром сидела. Один морковку как кролик грыз, другая на закат смотрела. Красиво и, кажется, музыка играет загадочная, будто что-то воспевающая и с чем-то прощающаяся. И жаль было, что вместо Коли рядом Кир сидит и ничего не слышит. А Чиж бы услышал, Стася в том уверена была. Только это настроение и портило, нивелировало приятное чувство покоя и умиротворения.
Ермол рядом ходил, круги нарезал, косо поглядывая на пару, и явно ждал. Чего — Кир понял. Раз глянул, два и хмыкнул:
— Пойду, малому хозяйки свистульку мастерить. Обещал пацану.
Стася улыбнулась — тактичность робота штука забавная.
Только он дверью в избу схлопал, Ермол тут как тут, рядом с женщиной осторожно присел, ладони потер.
— Не озябла, государыня?
— Тепло.
И тишина. Стася закатом любуется, Ермол мнется. Его желание что-то сказать почти осязаемым было. Как и робость.
— Надоели мы тебе?
— Что ты! — даже отпрянул. — Живите сколь душе угодно. Не в убыток нам — в радость. Мамане подмога, сестренке присмотр.