Код «Шевро». Повести и рассказы
Шрифт:
Дедковский вновь вызывает на допрос Сумадзе.
— Отар Давыдович, поговорим серьезно?
— Поговорим, гражданин майор.
— Надеюсь, вы понимаете, что мы не столь наивны, чтобы верить вашим версиям?
— Дело ваше, гражданин майор, но я рассказал все. Как на духу.
— Ну, что вы валяете дурака? Ездили по магазинам… Я понимаю, в магазинах можно купить пять, ну десять штук. Но полтысячи?..
— Чернобурка вышла из моды. Ее везде сколько угодно.
— Тогда какой же был смысл покупать?
— Мода — не молния. Ослепляет не всех сразу. Кое-где
— Значит, пользуетесь нерасторопностью наших торговых работников?
— Это у них таки есть.
— Ну, что ж, Отар Давыдович, констатируем как факт вашу неискренность и нежелание чистосердечно рассказать следствию о своих преступных деяниях. А вам, как человеку опытному, должно быть известно, что это не шутка.
— Я это понимаю. И заявляю вам со всей искренностью. Лисьи шкурки купил в московских магазинах. Шевро — у Шамшина и Бугровой.
Дедковский откинулся на стуле.
— Отар Давыдович, креста на вас нет. Шамшин на том свете, Бугрова — в тюрьме. А вы их еще и черните?
— И, однако, это так, гражданин майор.
— Ну, что ж, тогда рассказывайте все подробно.
— Когда я работал в ателье на Семеновской, пришла женщина и спросила, не куплю ли я кожи. Сначала я не соглашался, но она очень просила. Купил пять штук. В следующий раз женщина пришла с полным высоким стариком. Тот тоже принес шевро. А месяца через два они предложили большую партию. Сначала это меня насторожило, но посетители шли на уступки, дело оказалось выгодным. Женщина и старик тоже не оказались внакладе, получили по десять тысяч. Вот и все.
— Ну что ж, Сумадзе, все, что вы рассказали, записано. Прочтите и распишитесь. Но должен вам заметить, что к своим преступлениям вы прибавляете еще одно: клевету.
Сумадзе отодвинул от себя листы допроса:
— Я еще подумаю.
— Подумайте. Это иногда полезно даже таким, как вы.
— А оскорблять меня, между прочим, вы не имеете права.
— А разве я вас оскорбил?
— Безусловно.
— Вот вы оскорбили двух, как я уверен, честных людей. И ничего. У вас даже ни один нерв не дрогнул. Да что там оскорбили? Вы один из тех, кто виновен в том, что эти люди оказались там, где находятся. — Дедковский с трудом поборол приступ гнева и неприязни к Сумадзе и продолжал допрос: — Есть у меня к вам один, если можно так выразиться, частный вопрос. Среди ваших бумаг была обнаружена копия чека на пять тысяч рублей за сапфировые серьги и брошь…
— Была такая покупка.
— Дорогой подарок, не правда ли?
Сумадзе вздохнул, опустив глаза:
— Дело это сугубо личное, интимное, и я очень просил бы…
— На этот вопрос, однако, ответьте: серьги и брошь покупали вы?
— Да, я. И вручил… кому считал нужным. Как и у каждого человека, у меня тоже есть слабости.
— Но актриса Вольская — обладательница этих драгоценностей — утверждает, что получила этот подарок… от гражданина Кружака. Вас же она… вообще не знает. Как вы все это объясните?
Сумадзе поднял голову, долго молча смотрел на Дедковского и наконец хрипло проговорил:
— Я устал. Прошу сделать перерыв в допросе…
— Сначала ответьте: вы знакомы с гражданином Кружаком?
Сумадзе нехотя выдавил:
— Да, знаком.
— Ну вот, теперь сделаем перерыв.
Уже несколько дней никого не вызывали на допросы. Дедковский, Стежков и другие работники опергруппы усиленно проверяли, уточняли все, что стало известно по делу, но требовало деталей, фактов, обоснований. Экспертиза подтвердила, что шевро, обнаруженное у Сумадзе, именно из той партии, что поступила на фабрику 1 Мая. Лисьи шкурки не из магазинов, а со складов пошивочной фабрики. Изучались и действующие лица этой истории.
Поэтому, когда Дедковский распорядился привести наконец Отара Давыдовича, тот начал с претензий:
— Почему так долго меня не вызывали? Несмотря на мои настойчивые требования…
— Понимаете, Отар Давыдович, честно говорить вы не хотите, приходится все проверять да уточнять. Вот и не получается со временем. Вы что-то хотели сообщить?
— Я хочу дать чистосердечные показания.
— Пожалуйста. И начинайте вот с чего: кто стоит во главе вашей группы? То, что вы звено важное, — это нам ясно, но кто «папаша»?
— Я собираюсь рассказать о своей жизни, своих ошибках и заблуждениях.
— Очень хорошо. Но имейте в виду, что морочить голову нам не надо. Мы вас уже знаем. Приговоры Тбилисского суда за махинации с валютой; народного суда города Нахичевани — но тем же статьям; третий приговор из Ростова за спекуляцию и, наконец, решение высшей судебной инстанции о вашем помиловании, учитывая чистосердечное раскаяние и желание искупить вину честным трудом, у нас имеются. Так что советую при жизнеописании меньше фантазировать, больше придерживаться фактов.
— После вашего вступления я должен подумать еще.
Долго оперативные работники ломали голову над загадками Бориса Черненко-Проскурина. И оказалось, что он не Проскурин и не Черненко, а Нахапетов, и не Борис, а Яков. В московские края приехал по отбытии пятилетнего срока за воровство и грабежи. Сначала работал в мостоотряде под Москвой, потом оказался в стройуправлении № 16.
До поры до времени вел себя аккуратно. Но когда управлению были поручены некоторые строительные работы на фабрике имени 1 Мая, старые наклонности проявились вновь.
Паспортов у Нахапетова оказалось несколько, на имя Проскурина и Черненко в том числе. На квартире у его приятеля Теплякова, жившего с младшим братишкой, которого Нахапетов частенько выдавал за своего брата, были обнаружены искусно сделанные три сотни самых разнообразных ключей. Среди них, отдельно связанные, — от склада закройного цеха. На них имелись четкие и ясные отпечатки пальцев владельца.
… — Итак, гражданин Нахапетов.
— Черненко я.
— Нет, не Черненко и не Проскурин, а Нахапетов. Имеем к вам несколько вопросов. Биографию не надо, знаем. Разные версии тоже не требуются — слышали. Будем говорить по существу. Ясно? Кому принадлежит мысль о хищении кож — вам или Кружаку?