Код Вавилона
Шрифт:
— Вы от меня что-то утаили? — спросил у него Крис.
— Многое.
Глава 11
Ватикан
Понедельник
Сперва он увидел клюку. Он сразу же подумал о епископском посохе. Но эта была другая, много проще. Не было блестящего покрытия, не было резьбы по слоновой кости, и не было типичной витой головки епископской палки.
Она была прямой, но не такой прямой, как
Палка была гладкая, на редкость гладкая. Особенно вверху, у того места, где начинался изгиб. На месте, где рука миллионократно бралась за нее, поверхность была отполированной, как у отшлифованного бриллианта. У черного бриллианта. Ибо палку в том месте зачернила грязь.
«То не мог быть епископский посох, — подумал он. Руки епископа не бывают грязными».
Палка была темно-серой, очищенной от коры, сухой и потемневшей от света и дождя.
Изгиб палки расширялся кверху до лопатки в форме лопасти весла — ею пастух в засушливое время разрывал почву, докапываясь до грунтовых вод, чтобы напоить свое стадо.
Затем он увидел человека, который держал эту клюку в руке. Мужчина был и в самом деле среднего роста. Он знал это заранее. Он уже видел его множество раз.
Пастух был одет в простую бесцветную одежду, сотканную из шерсти. Блестела на солнце отделка под золото. Обувь его была искусно сплетена из сухого тростника, а голова повязана простым платком для защиты от солнца.
Лицо мужчины было угловатым, жилистое тело привыкло к лишениям и испытаниям, и мускулы его сильных рук вздрагивали при каждом движении в ярком солнечном свете. Кожа лица задубела под солнцем и потемнела, и невозможно было определить возраст этого человека.
Картинка расширилась, и он увидел стадо овец. Как всегда.
Животные стояли сплоченно и паслись, выбирая траву посочнее. Пастух нашел для них хорошее место. Песчаная почва была покрыта сытной зеленью.
Мужчина оперся на свой посох, навалившись всем весом на прямой конец палки, а загнутый конец под наклоном уперев в землю перед собой.
Он стоял в середине стада. Канавы орошения пересекали пастбище. Каждое из животных было у него на глазах, и он с любопытством смотрел, как еще одно стадо появилось шагах в двухстах у финиковых пальм и приближалось.
Пастух свистнул, и в поле зрения возникли две собаки. Они были с волчьими мордами. Одна тотчас обежала кругом свое стадо, другая вместе с пастухом направилась к новому стаду. Вместе они подогнали овец, пока оба стада не перемешались.
Бенедикт услышал взмахи крыльев. Сильные, мощные, не лихорадочные, а спокойные и решительные. Как всегда.
Пастух глянул вверх. Только что это была лишь точка в небе, и вот она уже разрослась до огромных размеров. На могучих ногах выпустились когти. Он видел огромный клюв и алчущие глаза смертоносного охотника.
Собаки залаяли, и пастух забегал среди стада.
Лопаткой своей клюки он метнул камень ровно в тот момент, когда орел опускался, потом еще один камень и еще один.
Орел
Пастух опять оперся на клюку, любовно поглядывая на свое заметно возросшее стадо.
Долгое время ничего не происходило. Затем пастух снова двинулся. Среди песчаных холмов приближалось еще одно стадо. Поодиночке или маленькими группами животные брели вдоль края леса.
Пастух наблюдал за ними. Ни собак, ни пастуха при них. Легкая добыча для орла. Пастух присвистнул, подзывая своих собак. Они бросились бежать и пригнали к его стаду также и этих животных.
Папа Бенедикт XVI внезапно проснулся. Какое-то время он не мог понять, где он. Потом понял. Он был в маленькой часовне, принадлежащей его личным покоям. Он вышел сюда помолиться перед началом нового дня, да тут и заснул.
Он сидел на стуле с железной спинкой в середине помещения. Внезапно его охватила глубокая тревога. Раньше с ним такого не случалось, чтобы один и тот же сон повторялся так часто.
Папа встал и подошел к алтарю, где под простым крестом стояла маленькая шкатулка, украшенная сусальным золотом. Он открыл ее и взял в руки крест. То был маленький крест из простой, но древней древесины, якобы вырезанный в Монтекассино еще при жизни святого Бенедикта.
Он положил крест на алтарь. Затем поднял второе дно шкатулки и достал футляр, обитый бархатом.
В нем лежала маленькая глиняная табличка с нацарапанными на ней значками и несколько листков пожелтевшей бумаги.
Он взял последний листок и прочел.
Это было однозначно.
Время близилось.
Монсеньор Тиццани ждал в коридоре перед официальными покоями папы и задумчиво смотрел в окно. От слепящего солнца, стоявшего почти в зените, делалось больно глазам. Он отвернулся и снова стал раздумывать, в какие слова поэлегантнее облечь неудачу и как заверить папу в своей абсолютной лояльности.
Встречу с Марвином, этим американским издателем, он, к удовлетворению папы, провел мастерски, но через несколько минут он, не ровен час, лишится благосклонности святого отца.
Тиццани уже видел злорадные лица своих коллег-священников, которые завидовали его успеху: он удостаивался специальных заданий от святого отца и от кардинала Сакки. Если он сейчас будет выставлен за дверь, на него выльют ушат издевок, сделают его посмешищем Ватикана.
А все началось в пятницу вечером после разговора у папы, когда кардинал Сакки попросил его к себе в кабинет и еще раз завел речь о переговорах с папой.
— Святой отец все еще горюет по вашему предшественнику. Способности которого он ценил превыше всего и не смог примириться с тем, что тот удалился шесть месяцев назад в монастырь. Я доверяю вам, но вы должны устранить последние сомнения святого отца. И самое правильное для этого как раз то, о чем я вас сейчас попрошу, — сказал кардинал и сделал паузу. — Вы готовы?